Майкл Корда - Богатство

– Ничего не могу поделать. – И это была чистая правда.

Он посмотрел на нее, и в какой-то момент она едва не сказала: "Ладно, сорок". Потом он улыбнулся.

– Вы заключили выгодную сделку, – сказал он с ноткой восхищения в голосе. – Я возьму ее за пятьдесят, но учтите, я требую десятипроцентную скаидку.

– Вот как?

– Спросите у остальных. Рассказав, что картину купил я, вы получите больше десяти процентов.

– Верю вам на слово, мистер Баннермэн. Итак, в итоге сорок пять тысяч. Продано.

Баннермэн допил виски.

– Превосходно! С вами можно иметь дело. – Он твердо пожал ей руку, словно она была избирателем. – Вы ведь не из Нью-Йорка, правда, мисс… Уолден?

– Я из Иллинойса.

– А конкретно?

– Из графства Стефенсон.

– Я набрал в графстве Стефенсон сорок с чем-то процентов голосов на первичных выборах в 68 году. Главный город – Ла Гранж, верно?

– Откуда вы знаете?

– Политик никогда не забывает побед, даже малых. Кроме того, мой отец настаивал, что дети обязательно должны знать два предмета – географию и арифметику. Сам он, да будет вам известно, мысленно мог представить любой кусок земли, которой владел – и большую часть земли, принадлежавшей другим. Все это хранилось у него в памяти. Если кто-то, скажем, предлагал участок земли под индустриальный парк в Цинциннати, отец на миг закрывал глаза и говорил: "Нет, не думаю. Это низина, ее заливает каждый раз, когда Огайо выходит из берегов". Понимаете, отец за всю жизнь ни разу не был в Цинциннати, но он настолько хорошо знал страну, что никогда, черт возьми, не нуждался в карте. Моего отца во многом недооценивали!

Она уловила горечь в последних словах. Было ли это простое сожаление о том, что способности отца не встретили должной оценки. Или Артур Баннермэн тоже чувствовал, что недооценен, так и не исполнил своего предназначения, оттого, что родился таким богатым?

Она не знала, каким образом развить в разговоре подобную тему, хотя ей бы этого хотелось.. Взамен она спросила, чтобы уйти от скользкой почвы:

– А как вы догадались, что я не из Нью-Йорка?

– Ну, начать с того, что вы говорите, не как уроженка Нью-Йорка. И любой нью-йоркец продал бы мне эту проклятую картину за сорок тысяч просто потому, что я – Баннермэн. Это манера янки – жестоко торговаться с другими янки.

У нее чуть было не сорвалось с языка, что она вовсе не янки – она швейцарского происхождения со стороны отца, англо-шотландского со стороны матери, уроженки маленького южного города, но она не хотела углубляться в генеалогию перед Артуром Баннермэном, и к тому же догадывалась, что это был просто тактичный предлог включить ее в число своих собратьев – белых протестантов.

– Чем занимается ваш отец? – спросил он. – Он молочный фермер?

– Он умер, – сказала Алекса. -Несколько лет назад, – поспешно добавила она, чтобы предупредить соболезнования. – Однако, он б ы л молочным фермером. А как вы узнали?

– Об этом легко догадаться. Практически все в графстве Стефенсон – молочные фермеры. Помню, как в 68 году в Нью-Йорк приезжала делегация молочных фермеров-республиканцев – и один из них был из графства Стефенсон – потребовать от меня повышения цен на молочные продукты. К сожалению, я его дал. Я не верил в повышение цен тогда, не верю и теперь, пусть бы это лишило меня голосов фермеров.

– Вынуждена признать, что мой отец голосовал против вас.

– Он был исключительно здравомыслящим человеком. Если бы меня избрали, я бы нашел способ как-нибудь снизить цены, что бы я ни обещал.

– Так он и говорил.

– Теперь я понял, от кого вы наследовали свой ум… Благие небеса! Из-за меня вы опоздали на обед! – Лицо Баннермэна густо покраснело от смущения.

– Уверяю вас, все в порядке. Саймон… то есть, мистер Вольф… ушел со своими друзьями. Они даже не заметят моего отсутствия. – Она отметила, что сказала "со своими друзьями", словно желая подчеркнуть, что это не е е друзья, что было вполне верно.

– Вы должны позволить мне подвезти вас. Я не приму отказа. – Он взял ее за руку, словно она уже собралась сказать "нет" – а это было не так, и повел ее к лестнице. Люди вновь расступились, чтобы дать ему дорогу. Несколько самых отважных поздоровалось. Баннермэн устрашающе улыбался в ответ – у него были большие, квадратные зубы, удивительно белые – и при широкой улыбке они доминировали на его лице, как у Тедди Кеннеди [17]на карикатурах. «Привет, парень, рад встрече» – неизменно произносил он, не замедляя шага. Она гадала – не из-за тог ли, что ему вспоминать имена? – но при остроте его ума, вряд ли. Скорее, решила она, это надменность или робость, возможно, осложненная приобретенным жизненным опытом, что почти все от него чего-то хотят. Он защищался от постоянных просьб и предложений, и этой демонстративно шумной, сердечной приветливостью возводил преграду для любого серьезного разговора.

У подножия лестницы быстрое продвижение Баннермэна блокировал Бенуа де Монтекристо, натягивавший отделанное мехом пальто. Алекса подивилась, не собирается ли Баннермэн и ему сказать "Привет, парень", и на миг показалось, что он готов поддаться этому искушению. Он переминался с ноги на ногу, вытянув шею и подняв плечи, как бык, пытающийся обойти препятствие, прежде, чем броситься напролом. Они что, в ссоре? Ходили слухи, будто они сцепились рогами из-за нескольких приобретений, и, конечно, нынешний интерес Баннермэна к современному искусству урезал количество денег, выделяемых им Метрополитен Музею, предположила Алекса, знавшая не больше, чем любой читатель журнала "Нью-Йорк".

Красивое лицо Монтекристо было бесстрастно.

– Добрый вечер, Артур, – сказал он тоном человека, сожалеющего, что не покинул прием на две минуты раньше.

Баннермэн широко улыбнулся, его крупные зубы блеснули, он схватил Монтекристо за руку, и так стиснул, что тот скривился от боли.

– Рад вас видеть! – вскричал он и снова сжал руку Монтекристо еще сильнее. – Действительно рад.

Монтекристо не изменил позиции, стоя прямо перед Баннермэном, так чтоб тот не сумел увильнуть.

– Я пытался связаться с вами.

– Я был занят. – Улыбка Баннермэна померкла.

– Нужно обсудить некоторые необходимые приобретения.

– Сейчас я приобретаю картины сам.

Монтекристо поднял брови.

– Вроде э т и х? Я слышал. Вы знаете мою точку зрения.

– Прекрасно знаю. От Элинор я это тоже выслушал. В самых резких выражениях.

Алекса взяла свое пальто – простое суконное пальто, из-за чего она позавидовала мехам Монтекристо. Она гадала, кто такая Элинор. Ей было очень мало известно об Артуре Банненрмэне, кроме того, что у него есть сын, прославленный в газетах, как плейбой и политик. Существует ли миссис Баннермэн? И почему этот вопрос внезапно пришел ей на ум?