Владимир Романенко - Жди, за тобой придут

После этих процедур он воспрянул духом и бодро произнёс:

— Ладно, пойду. Сдавать всё равно придётся. Сегодня или в конце месяца — разницы никакой. А лучше знать предмет, чем сейчас, я уже не буду.

— Как хочешь, милый, — ответила ему Оксана. — Если чувствуешь в себе силы и уверенность, поезжай. Может, так оно будет и лучше. Меньше «четвёрки» ты вряд ли получишь, а пересдача — по определению, не «пять»… Буду ждать и держать за тебя кулаки.

Воодушевлённый Костя вышел в коридор, но, к своему глубокому неудовольствию, обнаружил, что ни один лифт не работает. Чертыхнувшись, он стал спускаться по лестнице и на шестом этаже споткнулся, не удержался на ногах и упал на ступеньки, больно треснувшись головой о железные перила.

Даже такое явное «сопротивление» пространства не вразумило его и, выйдя на улицу, он поплёлся к остановке автобуса.

Ни один подходящий маршрут в течение сорока минут так и не появился.

Пришлось ковылять к метро, что закончилось серьёзным опозданием к началу экзамена. Но у дверей аудитории всё ещё толпилась очередь из нескольких студентов, и Костя с облегчением пристроился им в хвост.

Через пару минут после его появления из аудитории вышел дежурный преподаватель и осведомился, не желает ли оставшаяся партия прийти после обеда или на следующий день. Все как один, и Костя в том числе, завопили, что сие никак невозможно, потому что они и так выстояли здесь очень долго, а после обеда у всех дела.

Сдача в итоге состоялась, хотя и заняла почти два с половиной часа. А на заключительном вопросе с Костей произошло нечто странное: он внезапно ощутил нечеловеческую боль в груди и от неожиданности даже застонал. Экзаменатор испугался, что со студентом может случиться обморок, инфаркт или припадок, и готов был уже бежать за медицинской помощью, но через пару минут Костю также неожиданно отпустило.

Получив свою душой и телом выстраданную «пятёрку», он вышел из здания и поехал домой.

Как ни странно, но обычной послеэкзаменационной эйфории Костя не чувствовал. В голову лезли какие-то дурацкие мысли, исключительно мрачные, и время от времени начинало сосать под ложечкой.

Уже на подходе к «родному дому» Костя заметил необычную активность около общажного подъезда. Кроме подозрительной толпы людей, оккупировавших почти всё заасфальтированное пространство, у обочины стояли два микроавтобуса: один милицейский, а другой — скорой помощи.

«Опять, что ли, драка была, пока я в универ мотался? — озадачено подумал он. — Хотя сейчас вроде ещё светло, такого у нас раньше не водилось…».

Подруга Оксаны, стоявшая в первых рядах, случайно обернувшись, заметила Костю и с необыкновенно встревоженным лицом стала продираться ему навстречу.

— Костенька, милый! Ты только держись, родной мой! — оказавшись с ним рядом, заголосила она сквозь череду спазматических рыданий. — Горе-то какое! Господи!..

Костя уже не слушал девушку и напролом рвался к тому, что скрывала от него спрессованная масса опечаленных людей.

Прямо на асфальте, в полуметре друг от друга, лежали два тела — одно женское и одно мужское, свалившиеся, как можно было догадаться, с огромной высоты и принявшие мгновенную смерть от удара о землю.

Вокруг обоих трупов растеклись здоровенные лужи крови. Два милиционера дотошно опрашивали свидетелей и не позволяли никому приближаться к погибшим на расстояние, меньшее трёх метров. Чуть в стороне курил усталый и изрядно расстроенный всем драматизмом ситуации врач.

Увидев лица этих двух несчастных, несколько обезображенные последствиями падения, Костя без труда узнал в них черты Оксаны и Вячеслава. В ту же секунду всё окружающее пространство померкло в его глазах, и, не успев произнести ни единого слова, он потерял сознание.

Дальнейшие события слились в Костиной памяти в бессмысленную, полуреальную кашу.

Грустные люди в серо-фиолетовых фуражках пытались задавать ему какие-то совершенно неуместные вопросы, подсовывали длинные протоколы и заставляли их подписывать. Потом был морг и бюро похоронных услуг, где Борька и две Оксаниных подруги старались уладить, в его молчаливом присутствии, все необходимые формальности. Затем было кладбище, с которого Костю увозили совершенно обезумевшим от горя и слёз, поминки в общаге, бесконечные соболезнования и выражения глубокого сострадания. И только на третьи сутки те люди, которые не покидали его до этого ни на секунду, вдруг разом куда-то исчезли.

Костя вновь обрёл ощущение своего присутствия в этом мире, когда обнаружил себя лежащим в ночной тишине на их с Оксаной двуспальной кровати. Фатальная дереализация, в которую он погрузился около распростёртого на асфальте безжизненного тела своей любимой, исчезла также мгновенно, как и наступила три дня тому назад.

Всё это время Костя обитал в замкнутом «параллельном» пространстве, бесцветном и беспредметном, но зато в нем присутствовал самый родной для него человек на свете.

Двадцать четыре часа в сутки он непрерывно разговаривал с Оксаной, и это общение не казалось ему бредом. Он вообще не способен был ясно определить, что есть бред, а что — действительность, в этом внезапно свалившемся на него ужасе. В течение трёх дней Костя так до конца и не мог поверить в то, что, кроме как в своём воображении, он уже никогда не услышит Оксаниного голоса, не дотронется до её рук и лица, не прижмёт её к себе и никогда не ощутит вкус её поцелуя на своих губах.

Сама идея этой невозможности казалась ему полнейшим абсурдом. От него как будто бы оторвали главнейшую часть его существа, а всё оставшееся сделали пустым, превратили в голую идею, схематический замысел без живого содержания.

Костино сознание отказывалось мириться с новым качеством его земного бытия и настырно удерживало себя в окружении бесплотных утешительных грёз.

Это началось часа через два после того, как Костя вынырнул из океана своего защитного эскапизма в холодную и жуткую реальность предстоящего одиночества.

Первое время он по инерции продолжал рефлексировать, теперь, правда, уже понимая, что разговаривает сам с собой. Как это ни удивительно, но страха, боли или смятения Костя не испытывал. Оксаны не было с ним физически, и всё же этот факт отнюдь не казался ему конечной точкой в его отношениях с любимой. Периодически возникал вопрос о собственной вменяемости, но Костя гнал его прочь.

Милиция так и не смогла установить, каким образом двое молодых людей умудрились выпасть из окна Вячеславовой комнаты, хотя на руках девушки были обнаружены синяки, полученные, видимо, вследствие борьбы; и если застывшее в момент удара лицо Вячеслава выражало глубокое спокойствие и удовлетворение, то на лице Оксаны был ясно виден сильнейший предсмертный ужас.