Нурбей Гулиа - Приватная жизнь профессора механики

- - Не будет больше чужого добра трогать! - резюмировал Лукьяныч.

- Но Жижкин продолжал вести себя непослушно. Привёл он как-то (первый раз, между прочим!) бабу, и стал требовать, чтобы я открыл ему запасную комнатку. А бутылку, положенную при этом, ставить отказался. Ну, я не открыл дверь, разумеется, и ушёл спать к Тане. Тогда он спьяну из последних своих силёнок, раздолбал ногами дверь. Замок вылетел, пломба сорвалась, но он вошёл в помещение. Положил туда свою даму (не иначе, как с вокзала привёл!), припер раздолбанную дверь снаружи шкафом, а сам, сдуру, пошёл спать на свою койку. Целомудренным, идиот, оказался. А утром - отпустил бабу спозаранку, чтобы Мазина не застала. Ушла баба от мужика недееспособного, но 'подарок' оставила. Фикуса, как у Фёдора, там не оказалось, и она сходила на газетку, свернула её и положила в шкаф.

Утром Вася осознает, что наделал, и в истерику:

- Всё! О, я - дурак, выгонят сейчас меня из общежития, что делать?

А тут - уборщица Маша со шваброй. Увидила разбитую дверь, унюхала 'подарок' в шкафу - и к Мазиной. Я пришёл, когда уже разбирательство шло полным ходом. Вася стоял с 'подарком' в руках и плакал:

- Татьяна Павловна, я пьяный был, перепутал свою комнату с этой!

- А шкаф с толчком тоже спьяну перепутал, математик! - кричала Мазина. - Сейчас соберу комиссию, будем акт составлять! И с этими словами Мазина покинула помещение.

- Вася, - говорю я ему, - поди, утопи подарок в толчке, или по-культурному, в унитазе, и у меня будет к тебе предложение!

Жаль мне стало ничтожного Васю, а ещё больше хотелось досадить Мазиной. Вася выслушал предложение и пулей помчался в магазин за бутылкой.

Я зашёл на Опытный завод (три минуты хода), взял белой нитрокраски, кисть и дюжину мелких гвоздей. Собрал разломанную в области замка дверь на гвозди и выкрасил всю дверь нитрокраской. Велел открыть все окна, и через десять минут от запаха ацетона не осталось и следа. Дверь была как новая, вернее, как старая - до поломки. Затем я снова восстановил пластилиновую пломбу и припечатал её, как обычно, пробкой от бутылки, что принёс Жижкин.

А часов в 11, когда Мазина привела комиссию, дверь была в полном порядке. Мы - Лукьяныч, Саид (который сегодня работал в вечер), Жижкин и я, поздоровались с Мазиной, и с интересом стали наблюдать за поведением комиссии.

- Что-нибудь потеряли Татьяна Павловна? - ехидно спросил я.

- Где дверь? - не найдя ничего умнее, грозно спросила Мазина у Жижкина.

- Вот она! - робко ответил Вася, глядя бесстыжими глазами прямо в лицо грозной 'комендантше'.

- Но она была разнесена в клочья! И дерьмо - в шкафу!

- Какие клочья, какое дерьмо? - выдвинулся вперёд Лукьяныч, - ты, Мазина, наверное, перепила с вечера! Я - пожилой человек, участник войны, старший здесь по годам, и такое слышать не хочу! - завёлся Лукьяныч, обращаясь к комиссии. Эту Мазину, наверное, пора в Кащенку забирать, может у неё белая горячка! Не нужно нам такой дурной комендантши! - заключил Лукьяныч и вытер руки о подол френча.

- Ну, мы пойдём отсюда, - заключил председатель комиссии, - а вы, Татьяна Павловна, займитесь своими делами, пожалуйста!

Мы заперли за гостями дверь, и я высказал гениальную мысль:

- Мы выберем Лукьяныча 'руководителем общежития', а самому общежитию присвоим гордое имя Дм. Рябоконя - участника войны, незаметного её героя, защитника интересов трудящихся и жильцов общежития! И пусть тогда Мазина сюда сунется! Кто - за? Кто - против? Единогласно!

Грандиозная свара с Мазиной

Война Мазиной была объявлена. Вечером мы созвали полное собрание жильцов общежития и составили протокол. Он гласил:

Собрание жильцов общежития по улице Вересковой 23 кв.1 - постановляет:

1. Перейти на самоуправление общежития и избрать старшим (руководителем общежития), полномочным представлять общежитие перед административно-хозяйственной службой ЦНИИС, тов. Рябоконя Дмитрия Лукьяновича, 1900 г. рождения, пенсионера.

2. Учитывая большие заслуги тов. Рябоконя Д.Л. в деле становления благоустройства и быта общежития, а также его героическое участие в ВОВ и послевоенном строительстве социализма в нашей стране, присвоить поименованному общежитию имя Дм. Рябоконя, и впредь именовать его: 'Мужское общежитие ЦНИИС им. Дм. Рябоконя'.

3.Установить доску с соответствующей записью на дверях при входе в общежитие.

4. Считать нецелесообразным участие коменданта общежитий ЦНИИС тов. Мазиной Т.П. в управлении делами мужского общежития ЦНИИС им. Дм. Рябоконя.

Председатель собрания Дм. Рябоконь.

Секретарь С. Асадуллин.

Я отпечатал протокол на своей пишущей машинке 'Москва' в трёх экземплярах, один из которых отнесли в канцелярию зам. директора по АХЧ - Чусова, а другой подшили в дела общежития - в отдельную папку. Третий я взял себе на память, и он сейчас лежит передо мной.

Я немедленно подобрал на Опытном заводе латунную доску приличного размера и бормашиной выгравировал на ней: 'Мужское общежитие им. Дм. Рябоконя'. Огромными винтами с гайками мы навечно прикрутили доску к входной двери и забили резьбу, чтобы развинтить было невозможно. Заодно сменили замок в двери, и Маша теперь вынуждена была звонить, когда шла убирать к нам.

Мазина была в бешенстве, она пыталась поцарапать гвоздём нашу латунную доску, но Лукьяныч пригрозил ей уголовным делом за порчу имущества. Её ознакомили с протоколом собрания жильцов и сказали, что копия протокола находится в делах канцелярии АХЧ.

- Рабочие постановили, что в твоих услугах, Мазина, мы больше не нуждаемся. А у нас, Мазина, в стране власть рабочих. Маша будет нам убирать и приносить бельё, а ты, Мазина, нам и даром не нужна! - строго сказал ей герой войны и труда Дм. Рябоконь и захлопнул перед ней дверь.

Примерно через неделю пришла комиссия из трёх женщин, наверное, из АХЧ ЦНИИС. Вежливо поздоровавшись, они попросили разрешения поговорить с Дм. Рябоконем. Лукьяныч вытер руки о подол френча, надел фуражку без кокарды, и за руку поздоровался с каждой из женщин.

Мы сели у нас в комнате, и я поставил перед собой машинку.

- А это что? - удивилась одна из женщин.

- А это я буду вести протокол, ведь вы, чай, не на чай пришли? - скаламбурил я.

Дамы посерьёзнели.

- Это мой секретарь, - пояснил Лукьяныч, - я ему поручил вести дела общежития. Он - учёный, почти профессор, его на мякине не проведёшь! - хихикнул наш руководитель общежития.

- Не считаете ли вы, Дмитрий Лукьяныч, что называть общежитие вашим именем - это несколько нескромно? - начала одна из женщин.

- Очень даже скромно! - уверенно отвечал Лукьяныч, - я - участник войны, ветеран, я кровь проливал за вас, а потом строил Москву - тоже для вас. Вот вы все в квартирах живёте, а я - не взял, хотя и предлагали. Я с рабочими хочу жить, я - очень скромный человек!