Андрей Волос - Недвижимость

Ничего не скажешь, мир тесен.

Это был Женюрка, сын Николая Васильевича.

— Ну да, — сказал я, когда дар речи вернулся. — Евгений Николаевич?

Женюрка сощурился. Одет он был по сравнению с прошлым разом гораздо приличней: джинсы, ковбойка. Поверх ковбойки — почему-то желтая Степашина куртка с орлом. Волосы зачесаны назад. Надо лбом — бесполезные солнцезащитные очки. Физиономия по-прежнему в угрях. Взгляд исподлобья.

— А это ты, что ли? — протянул он, сторонясь. — Слышь, ни фига себе. Ну лады, лады… А то думаем — кто придет?

— Нашли вам квартиру-то? — поинтересовался я, озираясь.

— Ездят… Заколебал Константин этой квартирой. Возит предка через день… что-то все показывает. Скоро в дурилку обоим.

— Ага… понятно. Ну знакомьтесь: покупатель ваш.

Кастаки прислушивался.

— Это вода шумит, — сказал я. — Не переживай. Кран сорван.

— А-а-а… — протянул он настороженно.

Вид у него был… да вид как вид, в общем. С непривычки-то.

Мы прошли в комнату.

Здесь все осталось как прежде: стол, засыпанный таблетками, тряпье на продавленном диване, два стула, пылища, хромое кресло, тумбочка с доисторическим телевизором, горелая стена… В кресле вольготно расположился плотный парень лет двадцати пяти в толстой вязаной рубашке, несколько скрадывающей фактуру его довольно громоздкого тела. Он качался в нем как в качалке, и кресло постукивало сломанной ногой — тук-тук… тук-тук…

Степаша, понурившись, сидел в уголке дивана, и мне было странно видеть его, во-первых, неподвижным, а во-вторых — молчащим. При нашем появлении он только приветственно поднял руку — и ничего не сказал. Под глазом виднелся отчетливый кровоподтек. Да и сам глаз немного заплыл. На правом запястье тоже были какие-то темные следы. Мне подумалось, что хорошо, кабы не от наручников.

Оба запястья были пусты — в том смысле, что без часов.

— Ну чё, с бабками приехали?

— Снова здорово…

Парень в кресле повернул голову и тяжело посмотрел на меня. Рожа у него была широкая и круглая, как сковородка, и раскосые глаза довольно неприятно глядели из-под узких век.

— Так а чё просто так ездить! — завел свое Женюрка. — Чё мы сюда тащились-то?

— Ладно, ладно… это обсуждали. Документики-то можно посмотреть?

Степаша испуганно пожал плечами, взглянув при этом на человека в вязаной рубашке.

— А чё тебе документики? — лениво спросил тот, не переставая качаться. — Не боись, в порядке документы. Берете квартиру-то?

Тогда и документы будут…

Я вздохнул.

— Так-так…

Кастаки топтался за моей спиной.

— Ладно, Шура, пошли, — сказал я. — Не получится тут у нас с покупкой.

— Казанец, да покажи ты ему бумаги! — не выдержал Женюрка.

Парень глянул на него, и Евгений Николаевич прикусил язык.

Однако обладатель вязаной рубашки хоть и с кряхтением, но все же поднялся. Хмуро переведя взгляд с меня на Кастаки и обратно, он сунул затем руку в карман своих синих спортивных штанов, вольно облекающих его мощные ноги, обутые в сильно поношенные грязно-белые кроссовки «Reebok» примерно сорок восьмого размера, и достал бумажный комок, которым иной риэлтор побрезговал бы и подтереться. Сопя, принялся его разворачивать. Развернув, еще разгладил вдобавок на коленке. И пробасил:

— Ну документ… а чё?.. нормальный.

— Позвольте?

Я протянул было руку, но не тут-то было: парень тут же отдернул свою. Выяснилось, что, несмотря на свою величину, он тоже способен испытывать некоторые опасения и не собирается выпускать документы из рук, а предпочитает, чтобы мы разглядывали их издали. Когда я все же уговорил его дать мне бумагу и обмолвился о банке, Казанец хмуро заявил, что ни в какой банк никто не пойдет и пусть им отдадут деньги перед сделкой, да и дело с концом. Когда я разъяснил, что, с одной стороны, перед сделкой они не получат и ломаного гроша, а с другой — услуги банка обеспечивают всем безопасность, комфорт и удобство (при этом чуть снова не брякнув про «Аэрофлот»), он сказал, что платить за это они не готовы. Когда я раз восемь настойчиво повторил, что мы примерно одинаково заинтересованы в безопасности, поэтому будет справедливо, если расходы мы тоже поделим пополам, парень угрюмо сообщил, что никакой Нины Михайловны они не знают, ведать не ведают; и что деньги им должен Кислый, а вовсе не какая-то там Нина Михайловна; и что никакая не Нина Михайловна, а именно

Кислый попал на бабки, потому что Кислый, а никакая не Нина Михайловна, загубил партию товара (Степаша трепыхнулся было, да опять пригорюнился, а я вспомнил, что прежде шла речь о покоцанной машине, а теперь вон чего — какой-то товар, оказывается); и что поэтому он-то, Кислый то есть, и поедет чисто конкретно к нотариусу — с доверенностью. (На всякий случай я поинтересовался: «Кислый — это кто?» — «Кислый — это я», — буркнул Степаша.) Когда я возразил, заметив, что использование доверенности, равно как и само участие в сделке гражданина

Кислого совершенно не обязательно, поскольку владелица квартиры пребывает, слава богу, в здравом уме и твердой памяти и находится здесь же, то есть непосредственно в столице нашей

Родины, городе-герое Москве, что позволяет ей подписать договор самостоятельно, парень сказал, что…

О боже! боже!..

Если бы жизнь хоть немного походила на кино, я бы прокрутил ленту назад: смешно спотыкаясь, мы с Кастаки вприпрыжку сбежали бы по лестнице, раз, два — шустро попрыгали в машины, задом наперед покатили в разные стороны… и все назад, назад — до того самого момента, когда вчера нечистый потянул меня сказать в припадке пьяного дружелюбия: «Шура, а хочешь немного заработать?» Сами эти слова торопливо втянулись бы мне обратно в глотку непрожеванной абракадаброй: «тато-баразо-гонмень-шечо-хааруш», я бы опустил на стол поднятую было рюмку… и вот с этого кадра пускайте фильм по-прежнему, от прошлого к будущему, пожалуйста, не возражаю, — только я бы уже произнес совсем другую фразу: «Шура, а который час?» Или: «Шура, а ты спал с негритянкой?» Или даже: «Шура, а пошел бы ты к бениной маме со своими памперсами, знать тебя больше не хочу!..»

И все это было бы значительно лучше, чем то, что последовало на самом деле.

Потому что, когда минут через сорок мы кое-как утрясли наконец все вопросы и более или менее договорились, Кастаки раздраженно просвистел мне в ухо, что квартира ему не нравится и покупать он ее ни за что не станет, потому что не верит в возможность получения маломальского навара с такого дерьма.

Если бы он в ту секунду съездил мне по роже, я бы меньше удивился. Я крепко взял его за локоть, еще надеясь урезонить, и сказал, то и дело посылая улыбки в сторону Казанца: «Ты что, Шура?! Ты же меня подставляешь!» Шура принужденно рассмеялся и поднял руки красивым жестом: мол, о несерьезных вещах заговорили. «Погоди, Шурик, — сказал я. — Тогда дай мне шестнадцать под пять процентов. На два месяца. У тебя никакого риска, я сам все проверну. Дай!» — «У меня нету», — скрипнул Кастаки, выпячиваясь в прихожую.