Яков Шехтер - Вокруг себя был никто

Перед тем как умереть, стонал, и кричал, и выл приговоренный ужасно, а лев был сделан таким образом, что крики провинившегося превращались в львиный рев, разносившийся над крепостью и над всей округой для устрашения желающих согрешить и к радости праведников, идущих по истинному пути.

Когда пламя стихало и лев остывал, сержанты-исполнители доставали специальными крючьями тело, испекшееся, словно утка в жаровне, и отдавали мясо собакам, а кости хоронили за воротами замка, в специально отведенном месте, дабы не лежали злодеи рядом с праведниками. И было в те времена людей нечестивых в достатке, и посему почти каждый день раздавалось над замком великое рычание.

Перед Яффскими воротами возвышались два столпа, тоже привезенные из Константинополя и каждый в толщину, наверно, с три обхвата и в высоту 150 стоп; и на каждом из столпов, наверху, в маленьком укрытии пребывал отшельник; а внутри столпов была лестница, по которой он туда взбирался. Снаружи этих столпов были нарисованы и вещим образом записаны все происшествия и все завоевания, которые случились в Ибетлине или которым суждено было случиться в будущем. А ведь никому не дано было знать о событии до того, как оно произошло; когда же оно происходило, то народ шел туда из ротозейства, и разглядывал, словно в зеркальце, и подмечал первые признаки происшествия.

Даже мамлюкское завоевание было там записано и изображено, и огромные камнеметы, благодаря которым замок был взят; а тамплиеры ведь не могли знать заранее, что так случится. Когда же окружили мамлюкские полчища замок, точно саранча, отправился народ поглазеть на столпы и там обнаружили письмена, которые были начертаны на нарисованных камнеметах. И гласили письмена, будто придет с Востока дикий народ с коротко остриженными головами, который завоюет Ибетлин. Все эти чудеса, о которых я вам поведал, и еще многие другие, о которых уже не можем рассказать, все мамлюки нашли в Ибетлине, и уничтожили, извели, и разграбили дотла.

И передал эмир, предводитель мамлюков, письмо Сенешалю, благородному Нивелону Суассонскому, письмо жестокое и несправедливое, двуязычное, как и все на Востоке:

«Я, эмир Султана султанов, царя царей, повелителя повелителей, Мих ал-Юдс; могущественный, грозный, каратель мятежников, победитель франков, и татар, и армян, вырывающий крепости из рук неверных, вам, Сенешалю благородного ордена Храма, истинному и мудрому, привет и наша добрая воля. Поскольку вы – настоящий муж, мы извещаем вас о нашей воле уничтожить ваши отряды, и разгромить ваши укрепления, дабы возместить нанесенный нам ущерб, отчего мы не желаем, чтобы власти Ибетлина посылали нам ни писем, ни подарков, ибо мы их больше не примем».

Желая избежать кровопролития, стремясь к миру и добрососедству, монсеньер Сенешаль направил посольство к противнику, но эмир отказался от писем и подарков, а посланцев бросил в темницу, где они и умерли.

Осада началась 5 апреля 1252 года, когда созвездие Орион низко опускается над горизонтом, и продлилась до 18 мая. Со стен крепости осажденные видели всю равнину Ибетлина, покрытую шатрами, поставленными веревка к веревке. Шатер эмира, который называется «дехлиз», стоял на высоком пригорке, там, где были сад и виноградники ордена Храма. «Дехлиз» был весь алый, с открытой к Ибетлину дверью; потому, что каждый знает: куда открыта дверь «дехлиза», той дорогой идет эмир. Восемь дней прошли спокойно; потом мамлюки установили четыре огромных камнемета и начали обстреливать город тяжелыми камнями.

Одна из машин, которую называли Хавебен (габдан – яростная), иначе сказать – Гневная, находилась перед Яффскими воротами; а другая машина, метавшая камни на башню цитадели, похожую на гриб, называлась Мансур, то есть Победоносная; следующая, большая, которую я не знаю, как назвать, целила в стену второго двора и четвертая машина – в большую башню, называемую Слон-башня, потому, что из нее выступали громадные каменные балки, похожие на бивни слона.

В первую ночь мамлюки поставили большие щиты, и щиты, сделанные из прутьев, и выстроились перед стенами Ибетлина. И на вторую ночь они приблизились еще, и так приближались, покуда не подошли к водяному рву, и за названными щитами были воины, сошедшие со своих лошадей на землю с луками в руках.

Пятнадцать тысяч мамлюков закованных в железо, продвигались все вместе, меняя стражу четыре раза в день. В Ибетлине же находилось от восьми до двенадцати тысяч душ населения, но насчитывалось только шестьсот или семьсот рыцарей и шесть тысяч пеших сержантов. Когда мамлюки продвинулись до водяного рва, они возвели стену из поленьев, дабы защитить свои легкие машины, карабоги, которые метали очень часто и причиняли больше зла, чем большие машины, так что к месту, откуда карабоги бросали камни, никто не осмеливался приблизиться.

Под защитой этого укрепления сарацины подкапывали первую стену; осажденные отвечали более глубокими подкопами, пока часть стены второго двора, которая больше других выдавалась вперед, не рухнула, образовав брешь в первом кольце укреплений.

И когда настал день, рыцари на совете высказали мнение выйти со всех концов на лошадях и пешими и сжечь деревянное сооружение; таким образом, монсеньер Сенешаль ордена Храма и его люди, и мессир Паоло де Битьям и прочие рыцари подошли ночью к Яффским воротам. И приказал Сенешаль одному провансальцу, который был виконтом Азура, поджечь деревянное сооружение большой машины эмира; и они вышли в эту ночь и оказались около деревянного сарая; и тот, кто должен был бросить огонь, испугался, и огонь отлетел недалеко, упал на землю и возгорелся на ней, не причинив машине вреда.

Все мамлюки, находившиеся там, всадники и пешие, были убиты; а наши люди, все братья и рыцари, заехали настолько вперед между палатками, что их лошади запутались ногами в веревках шатров и споткнулись, и тогда мамлюки их перебили; и таким образом мы потеряли той ночью восемнадцать всадников, братьев ордена Храма и рыцарей-мирян, но захватили много мамлюкских щитов больших и маленьких, и трубы и литавры.

От луны было светло, как днем, и Ал аль-Караб, эмир Флорентина, охранявший этот сектор фронта, собрал две тысячи всадников, перед которыми небольшому отряду из трехсот воинов, окружавшему Сенешаля ордена Храма, пришлось отступить. Вылазки, которые предлагалось осуществить через другие ворота города, не состоялись, так как мамлюки были предупреждены и подготовились к защите.

Другая атака, – на сей раз безлунной ночью, – удалась ничуть не лучше, мамлюки были уведомлены и устроили такое освещение сигнальными огнями, что казалось, у них был день, и атаковали столь сильно наших людей стрелами, что казалось, будто пошел дождь.