Андрей Волос - Хуррамабад

Стаканов было три, потому что к ним подсел Хамид Чумчук со своими ста граммами и лепешкой, и теперь они, выпив, умиротворенно беседовали — преимущественно по-таджикски, но все же время от времени, подчиняясь неизъяснимым изгибам языковых течений, переходили на русский.

— Вот ты, Беляш, уважаемый человек… — говорил Хамид Чумчук, беспрестанно улыбаясь, а иногда еще даже и посмеиваясь в знак расположения.

Много лет назад Хамид был перекошен какой-то болезнью позвоночника. С тех пор он опасно кренился при ходьбе и сильно отмахивал левой рукой, чтобы сохранить равновесие. В сидячем положении его порок почти не был заметен, — только седая голова, увенчанная засаленной ленинабадской тюбетейкой, была у Хамида немного набок — так, словно он прилаживался посмотреть в замочную скважину.

— …очень уважаемый человек… хе-хе… — говорил он, любовно разглядывая Беляша. — Шутка сказать — начальник большого фонтана! Тебе, Беляш, государство платит деньги каждый месяц! Все большие люди получают деньги каждый месяц! А мне… хе-хе! хе-хе! — Хамид приветливо рассмеялся, чтобы Беляш, не дай бог, не подумал, что в его словах заключен хоть мало-мальский попрек, — а мне не платят денег, поэтому приходится самому крутиться… Знаешь, сколько у меня детей, Беляш? У меня семь человек… Смотри: трое еще совсем маленькие… с ними хлопот никаких, только корми, да и все! — Он весело подмигнул Камолу, который, впрочем, не слушал его излияний, — зажмурился и запрокинул лицо к солнцу. — Две девочки постарше… ну, с ними тоже забот мало, это пусть те думают, кому за них калым собирать! А вот два сына самых первых — вот с ними беда… Где работать? Школу кончили по восемь классов… один торговать хочет идти… а как ему торговать, когда даже вон подавальщиком к Фирузу — и то сколько денег нужно сунуть, чтобы взяли! А второй… второй… хе-хе!.. хоть бы до армии додержался, вот чего я хочу, Беляш!.. Связался с какими-то… а! шакалы, а не люди!.. — Хамид сплюнул на асфальт и махнул рукой. — Не-е-е-ет, Камол! Слишком много у нас рожают, слишком! Не хватает на всех работы!..

Камол безразлично пожал плечами.

— Ничего! — буркнул Беляш. — Вот скоро все русские уедут… много места освободится. Мне Косой Уртак сказал, закон какой-то издали… скоро все по-таджицки будет. Газеты по-таджицки, телек… Детей учить — тоже по-вашему… а на хрена это русским надо?

— Врет Косой, — твердо сказал Камол, раскрыв на секунду узкие глаза. — Врет, сволочь! Как это! Это что же, все вывески переделывать?

— Ну и что! — возразил Беляш. — Подумаешь — вывески!

— Не знаю… — протянул Камол, щурясь. — Если вывески переделать — вот тогда уж точно все русские уедут!

— А что тебе русские? — удивился Хамид. — Какая тебе разница — уедут, не уедут! Ты целыми днями в чайхане на базаре сидишь! Тут и сейчас ни одного русского нет!

— Как это! — вскинулся Беляш. — А я?

— Да какой ты русский! — сказал Камол, смеясь. — Ты уж давным-давно отаджичился!

— Не надо! — сказал Беляш твердо. — Если я и говорить могу, и вообще… так что ж я — таджик?

— А чем тебе не нравятся таджики? — спросил Хамид, наивничая и посмеиваясь. — Чем они хуже русских?

— Я же не говорю, что хуже! — закипел Беляш. — Я же не говорю! Такие же! Тут базара нет! Но и меня не надо!.. Я русский!..

— Да ладно тебе, — махнул рукой Камол. — Успокойся. Кстати, Хамид… — он выпрямился, — спорим, если монетку кинуть, я угадаю — орел или решка!

В первый раз за все это время улыбка сползла с лица Хамида.

— Э-э-э, я свое отспорил, — скрипуче сказал он. — Ты вон иди с молодыми потягайся. Им еще интересно знать — решка или орел… А мне уже давно наплевать! Я только о том думаю, как детей накормить…

Они помолчали.

— Кормежка — это да… Ну, вот я, к примеру, был маленьким… — вздохнул Беляш. — Мы небогато жили. Но все-таки суп каждый день — это р-р-раз! — он загнул палец. — Картошка каждый день — д-д-д-два! Утром каша… А у вас чего? Лепешка с чаем с утра до вечера, вот тебе и все усиленное питание!..

— Нет, почему… — заметил Камол, не раскрывая глаз. — Если деньги есть — пожалуйста… шурпу люди едят… плов… — он сладко вздохнул, — манты…

— А! — усмехнулся Хамид. — Где ты видел, чтобы у таджика были деньги! Наше богатство — дети, Камол! Хе-хе-хе-хе!.. А у кого деньги есть — у того один ребенок… или два… зачем им много детей, они и так богатые!.. А мы стелим на пол одну курпачу, потом на нее кладем детей — одного, второго, третьего, четвертого, пятого… всех… накрываем второй курпачой… а самим уже и лечь негде, хе-хе-хе! Сиди, любуйся на свое богатство!..

Он пригнулся к столу и спросил негромко, переводя взгляд заискивающих глаз с одного на другого:

— Слышали? Из Баку армян привезли… говорят, четыре тысячи армян приехало! Два поезда вчера прибыло! Там их азербайджанцы громили, так теперь они здесь будут жить… а где жить, знаете? — Он сделал паузу. — Им всем будут давать квартиры! — закончил Хамид, победно распрямляясь. — Это я точно знаю! Двоюродный брат моей жены работает в исполкоме! Он вчера сказал…

— Как это? — удивился Беляш. — Приехали — и сразу квартиры? Что, они в общежитиях не могут жить?

— Э! — сказал Хамид, грустно кривясь. — Ты, Беляш, большой человек, а рассуждаешь как ребенок! Ты подумай! Вот скажи, почему их пригнали в Хуррамабад? Почему не в Ташкент, не в Термез? Почему не в Ашхабад? А? Почему?

Беляш наморщил лоб.

— Хрен его знает! — сказал он, подумав. — Ну, почему?

— А-а-а! То-то! Почему! Вот и я думаю — почему? Потому что здесь и так уже живет много армян! Знаешь, где они работают? Они в исполкоме работают, — посмеиваясь, Хамид стал загибать пальцы, — в правительстве работают, в ЦК работают! Им позвонили армяне из Баку и сказали: братья, нам здесь плохо, нас убивают, режут наших детей! Возьмите нас к себе! Вот скажи, ты бы смог брату отказать?

Брат у Беляша, натурально, когда-то был. Он уже не помнил, когда видел его в последний раз… когда это было? Хрен знает, когда это было… После того как Беляш с зоны откинулся, сразу приехал, повидались… это точно! Потом еще раз или два… Выходит, не меньше трех лет прошло… Люська его, стерва худая, все кобенилась — не надо к нам пьяным! не надо к нам грязным! Он же помнил, он же и сейчас еще отлично помнил — ему хорошо с братом было! Он помнил то сладкое щекотание в горле, те нестыдные слезы! Беляш обнимал его и говорил: «Братишка! Ну ты пойми!.. Ты пойми!..» А потом хватал за руку и крепко-крепко сжимал, часто моргая и молча глядя прямо в глаза. Что он хотел этим сказать — ему и самому было всякий раз неизвестно. Да и неважно! Главное — хорошо ему было с братом! Он ведь и денег почти никогда не просил, приходил так просто — посидеть, посмотреть на них… А Люська вон чего — рассорила, отвадила, сука!..