Андрей Волос - Хуррамабад

Тропа повернула, и он стал быстро, все ускоряя и ускоряя шаг, спускаться с пологого холма к оврагу, за которым уже виднелись крыши Завражья.

— Ну что ж за сволочи, а! — бормотал Лобачев. — Вот же мать твою… падарланат!

Что-то стучало в груди все чаще и чаще — гораздо чаще, чем может стучать сердце: словно и вправду крутился, крутился и постукивал какой-то неутомимый моторчик.

— Ну ничего… сейчас, сейчас… — повторял он, почти бегом уже спускаясь по тропе в овраг. — Поговорим! Сейчас поговорим!..

Через несколько минут он оказался возле дома.

— Сейчас, — говорил Лобачев, непослушными пальцами отстегивая карабин цепи от ошейника. — Сейчас потолкуем… Да не дергайся ты!.. Сидеть! Кому сказал — сидеть!..

Дверь распахнулась, и Маша выглянула из вагончика, вытирая руки полотенцем.

— Сережа! Ты куда? Подожди!

— А-а-а, ерунда! — крикнул Лобачев, напряженно улыбаясь. — Да вовсе и не из-за этого! Так, ерунда какая-то!.. Сами не знают, за что вызывают! Вовсе даже и не поэтому! Что-то там с пропиской у нас было не в порядке… так я все уладил!

— А куда ты идешь? — недоверчиво спросила она, машинально теребя полотенце.

— Да так просто! — рассмеялся он. — Пройдусь! Вон, гляди, Банзай уже ходить разучился! Пусть побегает!.. Ну, пошел!

То, что Банзай рванул бегом, петляя по заснеженной земле и то и дело тычась носом в одному ему понятные отметины, избавило Лобачева от лишних разговоров — он только махнул рукой и побежал следом.

А моторчик стучал, стучал, сухо и безжалостно деля время на секунды…

Дом Николая Фомича стоял, как стоял.

По-прежнему сильно пахло гарью. Однако сгоревший соседний дом ныне представлял собой не безобразную груду чадящих бревен, а несколько довольно аккуратных черных штабелей, в которые сложили доски и балки при разборке.

Пестряков возился у своего забора, прилаживая свежую жердину взамен погоревшей.

— Николай Фомич! — веселым подрагивающим голосом окликнул его Лобачев. — Привет тебе от Червякова!

— Чего? А-а-а… — Пестряков настороженно смотрел на него. — Сергей Александрович!.. От какого Червякова?

— Да от милиционера, от лейтенанта Червякова! — пояснил Лобачев. — Неужто не помнишь?

— Ах, от Червякова! — Николай Фомич махнул рукой. — Вот дырявая голова! Спасибо, спасибо… А я вон плетень правлю… беда! Беда!.. Погорело все у меня! Эти-то набежали — родичи-то его — все с пепелища порастащили, что в дело годится! Как мураши! Ни одной целой деревяшки не оставили! Кастрюльки мятые, паленые — и те уволокли! Во люди-то, а? — и он снова махнул рукой.

— Так я говорю, Червяков велел к тебе зайти, — сказал Лобачев. — Передать, чтоб готовился — статья тебе, старому дураку, полагается!

— Какая такая статья? — не заметив оскорбления и не сводя глаз с Банзая, осторожно изумился Пестряков. — Это какая такая статья?

— За ложные показания, — ответил Лобачев. — А как же? Ты ж, Николай Фомич, сказал, будто меня перед самым пожаром видел? Будто я от Сереги выходил… Сказал?

Пестряков попятился к дому.

— Да я же предположительно! — застонал он. — Сергей Александрович! Я же предположительно сказал! Я ж знаю, что вы к Сереге-то захаживали! Ну и думаю себе… что ж! Да разве я это имел в виду, господи!

— Стой где стоишь! — приказал Лобачев. — А то собаку пущу!

Банзай зарычал, напрягся, и Лобачев крепче сжал в кулаке ошейник.

Николай Фомич замер, словно играл в «фигуры», — как застал его оклик, так и остановился с одной ногой в воздухе.

— Да что ж это, Сергей Александрович!

Губы у него подрагивали.

— Сволочь ты, Фомич, — с горечью сказал Лобачев, понимая, что запал прошел. Да и что с него взять в самом-то деле — ну не морду же бить! — И дурак к тому же! Что ж ты думал? Что тебе это с рук сойдет? Чем платить-то пришлось бы — не прикидывал?

— Да не подумавши! — Пестряков прижал к груди ладони. — Не подумавши, Сергей Александрович! Ну вот, как бог свят, — не подумавши!..

Лобачев секунду смотрел на него, потом плюнул на мерзлую землю и пошел прочь. Банзай хрипел, упираясь, и косил налившимся кровью глазом в сторону крыльца.

Айван — помост, возвышение.

Албасти — злой дух, являющийся обычно в образе худой женщины с длинными распущенными волосами и висящими грудями, одна из которых переброшена через плечо.

Амак — дядя со стороны матери.

Арча — хвойное дерево, отличающееся чрезвычайно плотной древесиной; эргай — кизил.

Атола — мучная похлебка.

Бекасаб — разновидность хлопчатобумажной ткани со своеобразным узором.

Ваххабиты — представители одного из течений исламского фундаментализма.

Вовчики и юрчики — слово вовчики представляет собой глупую, но приемлемую для неискушенного уха переделку слова ваххабиты. Ваххабиты участвовали в войне на стороне оппозиции. Юрчики, в отличие от вовчиков, — бойцы Народного фронта, южане, в основном кулябцы, защищавшие легитимную власть; само слово не имеет вообще никакой этимологии и схвачено просто как первый попавшийся противовес.

Гахвора — колыбель.

Гашниш — кинза, кориандр.

Джангал — заросли; слово джунгли — от того же корня.

Джида — лох, дикая маслина.

Дувал — глинобитный забор.

Зира — пряность; внешне семя зиры похоже на семя аниса.

Зирвак — в процессе приготовления плова: мясо, жаренное с луком и морковью.

Иудино дерево — багрянник, cercis siliquastrom. По преданию, на нем повесился Иуда.

Ичиги — мягкие сапоги тонкой кожи.

Камча — плетка, обычно плетенная из тонких ремней.

Капкир — что-то вроде шумовки для помешивания в казане.

Каса — суповая чашка в форме пиалы.

Кат — большой квадратный топчан, на котором сидят скрестив ноги или полулежат.

Кеклик — горная куропатка.

Кетмень — мотыга.

Кумган — металлический кувшин.

Курпача — тонкое одеяло, подстилка.

Лагман, манты, шурпа, плов, самбуса — общеизвестные блюда.

Мачлис — собрание; парламент (см. чон).

Мазор — могила известного человека или просто примечательное место, с которым связывается жизнь святых и духов.

Махаля — квартал, община.

Мехмонхона — комната для гостей.

Муаллим — учитель.

Муэдзин — церковный служитель, криком призывающий правоверных на молитву.

Нават — кристаллический сахар.

Навруз — Новый год по лунному календарю; приходится на март.

Насвой, нас — специфическая порошкообразная смесь молотых зеленых листьев табака и негашеной извести; закладывается под язык для достижения легкого наркотического эффекта.

Наскаду — табакерка (для насвоя), сделанная из маленькой выдолбленной тыковки.

Падарланат — проклятье.

Парварда — конфеты, выпекаемые из смеси сахарной пудры и муки.

Раис — начальник, руководитель.