Майя Новик - Шесть дней Всемирного потопа, или Дневник мотоциклистки

— Вы, наверное, сильно промокли? — вежливо спросила официантка, принимая заказ, на что я довольно грубо ответила:

— До трусов!

Больше она с нами не говорила. Да и вид наш тоже не располагал к разговорам. К сожалению, похлебка, которую мы заказали, оказалась едва теплой. Не очень горячим был и кофе. Но все же здесь было довольно таки тепло, и после еды мне удалось унять дрожь, сотрясающую тело вот уже несколько часов кряду. Мы поели под косыми взглядами постоянных клиентов, еще какое—то время посидели, собираясь с силами. Хочешь не хочешь, а надо было ехать, потому что надежда у нас была только одна — на маленькую, но очень уютную гостиницу «У Петра», которая стояла где—то у Алзамая. До неё было то ли сорок, то ли шестьдесят километров по глине. Ночью по глине ехать нельзя. Аксиома. Но ехать надо — тоже аксиома.

Мы снова вышли под ливень. Андрей помог развернуть мотоцикл мне, подождал, пока я заведу «Артесию» и отъеду, потом стал разворачивать «Тенере» и от усталости уронил его. Четыре здоровенных амбала стояли на крыльце, курили, и равнодушно смотрели, как Андрей, который каждому из них едва доставал до плеча, пытался поднять мотоцикл и не мог… Меня словно бичом обожгло. Я буквально слетела с мотоцикла, кинулась к нему.

— Помоги… — прошептал он, и я помогла. Вместе мы кое—как подняли «Ямаху» на колеса.

— Держишь? — спросила я Андрея, и он кивнул. — Ты держи, не роняй, ладно?..

Кто—то презрительно бросил мне под ноги окурок. Я свирепо посмотрела вверх и затоптала еще тлеющий бычок в грязи. Я бы ударила сейчас любого, если бы они спустились с крыльца. Но они не спустились. С их стороны это было благоразумным.

А потом был ливень, и была глина, и была дорога. Когда мы останавливались, чтобы передохнуть, меня начинало трясти, и крупную эту дрожь унять было невозможно. Когда мы глушили мотоциклы, на нас вдруг обрушивалась тишина, потому что не было на дороге ни единой машины и ни одной фуры, и не было перегонщиков или «дачников», не было путешественников и спешащих по своим делам деревенских жителей. Не было никого, потому что в эту страшную грозовую ночь все забились по теплым норам. И слышали мы только шорох дождя… И странное ощущение появлялось у нас, и казалось нам, что нет и никогда не было всего остального мира, не было суетливых городов с суматошным движением машин, не было широких автобанов, гостиниц, кафе и ресторанов, не было «дачников» с их презрительными ухмылками и пухлыми бумажниками, не было и нет заправок, магазинов и водителей фур, и уложенных «пирожком» машин перегонщиков, нет Красноярска, Кемерово, Новосибирска. Нет Иркутска, Ангарска. И даже Тайшета тоже уже нет. Мир сузился до пределов видимости: только глина, вздыхающая под дождем стена леса, два мотоцикла и мы. И низвергающийся, бесконечный, как время, ледяной и стремящийся смыть все, что только можно и наяву, и из памяти, ливень… Все остальное пало во мрак и боле не существовало.

До гостиницы было шестьдесят километров, но последние двадцать — лежал новенький ровный асфальт. Дождь к этому времени прекратился. Быстрее, правда, я уже не поехала, потому что ничего не видела впереди, да и ехать быстрее означало замерзнуть еще сильнее, хотя, вроде бы, и замерзать было уже некуда… И когда я увидела желтый, теплый свет на стоянке перед «Петром», я не поверила. Не поверила и тогда, когда под колесами захрустел черный колотый камень площадки, которая была до отказа забита фурами и машинами, и даже когда мы приткнули свои мотоциклы на каким—то чудом свободный пятачок прямо пред крыльцом гостеприимного ресторанчика. Поверить в то, что мы все—таки добрались, меня заставили слова, прозвучавшие совсем рядом.

— О, гляди, полуфабрикаты приехали! — рядом раздался гогот.

Я сползла на хрустнувший под отяжелевшими от воды мотоботами гравий, медленно стащила с себя шлем, поудобнее перехватила его, и только тогда подняла глаза. Андрей уже распахивал двери ресторанчика.

Перед крыльцом, на кованой скамейке сидел, расслабленно раздвинув ляжки, обтянутые легкими светлыми брюками, темноволосый детина лет двадцати девяти. Он еще раз хохотнул, глядя на меня, и отхлебнул пива из бутылки. Я вдруг отчетливо услышала, как катится ему в горло пенное пойло. Ему, сытому и холеному, было хорошо!

А я вдруг расслабилась, поняв наконец, что передо мной просто один из тех самых типов, которые опасны только тогда, когда их много или когда ты — на их территории. Вообще, для меня мужчины делятся на две категории — на мотоциклистов и им сочувствующих и на всех остальных. Нет, я не максималист, и наверняка и те, и другие имеют право на существование. Беда лишь в том, что в число последних входят вот такие типы, которых полным—полно везде. И дело тут даже не в понтах, а, наверное, даже наоборот. Они не могли делать то, что делали мы — они боялись. И поэтому каждый раз, встречая нас, они хотели во что бы то ни стало унизить. С ними можно было драться, но не стоило. Потому что сами они не стоили даже тех слов, которые с такой легкостью произносили.

Я на мгновение остановилась перед ним.

— Какая умная мысль! — рявкнула я. — И, главное, оригинальная! Может, подумаешь, да и еще что—нибудь скажешь?

Начнет возникать, двину ему шлемом. Шлем выдержит. А там посмотрим! Он почему—то молчал. Я сплюнула ему под ноги и тяжело протопала внутрь.

Ресторанчик был полон. Я даже и не думала, что здесь в три часа ночи может быть столько народу! Мы с трудом отыскали место за столиком, заказали кофе. Как, оказывается, мерзко сидеть в мокрых холодных штанах! Я пила горячий кофе, но дрожь не проходила, чашка ходила в руках ходуном. Андрей пошел узнать насчет номера, хотя и так было понятно, что и здесь все забито.

— Я не знаю, что делать… — упавшим голосом сказал он, вернувшись и вопросительно глядя на меня. — Может, посидим до утра здесь? В шесть тридцать там должна освободиться комната отдыха. Все остальное занято до восьми.

— Я не могу, — честно сказала я, — я не выдержу, я замерзла. Может, рванем дальше, до Тулуна?

— А если не проедем?

— Почему не проедем? Сюда ведь проехали?

Андрей немного подумал.

— Ты это брось! Нам еще убиться не хватало в темноте!

— Тогда не знаю… Здесь, кажется, душ есть. Мы могли хотя бы отогреться.

Андрей снова ушел. Глаза слипались, но я из последних сил старалась держать их открытыми.

— Вставай, пошли, там сауна есть, я договорился, до утра перекантуемся, и не бухти, я уже оплатил.

Я кое—как встала.

Сауна была за гостиницей. Я вошла и остановилась прямо у дверей. Здесь были белые ковры, и в моих облепленных грязью «чунях» не было никакой возможности ходить по такой красоте.

— Да вы не стойте там, девушка! — услышала я вдруг женский голос. Я подняла глаза и увидела банщицу, женщину лет сорока пяти. — Идите, вон, на диван, раздевайтесь!