Эмиль Брагинский - Московские каникулы

Синьора Фарини едва не расхохоталась:

– По-вашему, я должна у каждого шофера, который меня возит, узнавать фамилию? Повторяю – его зовут Гриша, вам этого мало?

Майор милиции, а начальник носил именно это звание, поглядел на синьору Фарини с нескрываемым ехидством:

– Позвольте узнать, как вы вообще оказались в доме у водителя, добровольно или вас приволокли силой вместе с чемоданом?

– Конечно, добровольно, – отрубила Лучана, – я поднялась по лестнице, отвратительная лестница, грязная, кривобокая!

– Весьма важное сообщение! – кивнул майор. – Я имею в виду лестницу. – И рявкнул второй раз, громче первого: – Комаров!

Пес с перепугу залаял, а в кабинете появился милиционер – хорошенький, молоденький, с тонким, женственным лицом – и вперился взглядом, нет, не в руководство вовсе, а в весьма интересную особу женского пола.

– Комаров, доложи, сколько в Москве Гриш!

Комаров растерянно захлопал глазами, опушенными длинными ресницами.

– Ну! – настаивало непосредственное начальство, и тогда Комаров смело ринулся врать:

– Сто двадцать семь тысяч четыреста тридцать один!

– Всего-то! – пожала плечами синьора Фарини. Тут она добавила итальянское слово «senta» и сама же перевела: – Послушайте, это ваша проблема!

– Комаров, свободен! – отпустил подчиненного начальник и издевательски продолжил: – Значит, по-вашему, синьора, я должен опросить сто тридцать тысяч Гриш?

– Меньше! – уточнила синьора. – Сто двадцать семь с чем-то!

– Фамилию его вы не знаете, а какая машина, знаете?

Лучана предпочла показать руками:

– Ну, такая широкая, крыши нету, фары как две больших и круглых, не знаю что…

– Марку назовите! «Жигули», «ауди», «мерседес», «фольксваген»?

– Нет, у нее нет марки, она… она сама по себе!

Терпение майора истощилось, оно бы истощилось и у генерала:

– Но если вы и номера не запомнили…

Лучана вскочила, обогнула стол и совершила попытку расцеловать начальника, который отбивался, как мог.

– Браво, господин полицейский, брависсимо! У меня великолепная память на номера! – И Лучана предалась воспоминаниям. Чтоб было удобнее вспоминать, она уселась на начальственный стол, вернее, на бумаги, которые были на нем разложены.

– Немедленно слезьте! – потребовал майор. – Вы мнете документы!

Синьора Фарини небрежно отмахнулась:

– Наоборот! Я их разглаживаю моей, как это по-русски, чтобы вежливо, да, моей попой. И не волнуйтесь, если документы секретные, я их прочесть не смогу. Говорю я по-русски прекрасно, верно?

– Но слишком много! – выдохнул начальник.

– А читать по вашей безумной кириллице я не умею. Так вот, в прошлом году я провела месяц в Мадриде и до сих пор помню все мадридские номера. Спросите меня, к примеру, справочное музея Прадо, спросите!

– Вернитесь! – заорал майор. – Вы меня достали!

– Что я с вами сделала? – с интересом переспросила Лучана.

– Вернитесь немедленно!

– Куда, куда я должна вернуться?

– На стул напротив меня! На ваше прежнее место!

– Хорошо, хорошо. Какой вы нервный. – Лучана сползла со стола и направилась туда, куда требовал майор. – Должно быть, вас работа изматывает.

Начальник честно пытался разобраться в случившемся:

– На стул вернулись, теперь вернитесь из Мадрида в Москву. Какой номер машины у вашего чертова Гриши?

– Я согласна, он чертовый, – синьора Фарини приветливо улыбнулась, – все-таки вы милый полицейский, на вашем месте мой муж, Джан-Франко, давно бы закатил истерику…

– Номер! – прорычал майор, а пес пригнулся от этого рыка к полу и закрыл лапами морду.

– Пожалуйста, – спокойно сказала Лучана, – вы бы меня давно спросили, и я бы вам давно сообщила, впрочем, я превосходно провожу у вас время. Дайте мне автограф на память – вы так на меня волшебно смотрите. Может быть, вы уже желаете, как это, да… крутить со мной…

– Номер! – прохрипел несчастный майор, он полагал, что узнает номер машины, легко отыщет Гришу вместе с чемоданом и избавится от настырной, болтливой иностранки. Но оптимисты, как правило, остаются в дураках.

– Номер? Пожалуйста! – Лучана подарила начальнику обворожительную венецианскую улыбку. – Я пятьдесят один шестьдесят и дальше две буквы – М и Т.

– Яков пятьдесят один шестьдесят, мама, Тамара, – шепотом повторил майор. – Что ж вы раньше-то молчали?

Настала очередь удивиться синьоре Фарини:

– Я молчала? Ну, знаете, так меня еще никто не оскорблял!

Поскольку в милиции имя Гриши повторялось несметное количество раз, следуя старинной примете, самому Грише полагалось столько же раз икать. Но примета не сработала. Гриша не икал, он страдал, пока не надумал отнести чемодан в машину, съездить в агентство авиакомпании «Алиталия», возможно, Лучана там еще раз появилась, а если даже не появилась, то при помощи агентства можно точно узнать, когда Лучана улетает, и доставить ей чемодан прямехонько на аэродром.

Но далеко отъехать от дома Грише не удалось. На первом же перекрестке его остановил требовательный и мерзкий свист. Гриша покорно затормозил. Тотчас подскочил инспектор – тощий и усатый:

– Документы!

– Командир, что я нарушил? – привычно заканючил Гриша.

Инспектор изучал водительские права и наконец сказал с иезуитской радостью:

– Зовут Гриша?

– Вопрос к моим родителям. Но я отвечу – да, так меня зовут!

– Этого достаточно! – Инспектор испытывал состояние счастья. Сейчас это был сияющий инспектор, сиявший, как начищенный серебряный предмет. – Поехали вместе, Гриша!

Гриша был славный малый. Красивый – да нет, но симпатичный, лицо открытое, без прыщей, зубы ровные, белые, как на рекламе зубной пасты, лучшей в мире. Впрочем, известно, что каждая рекламируемая паста лучшая. Ростом Гриша вышел выше среднего, телом не атлет, но и не хлюпик. В смысле выпивки мог, но так, в меру и вовремя. С женщинами тоже вовремя, но не в меру. Хотя кто и когда измерил эту меру? К своим тридцати трем до сих пор оставался Гришей, а не Григорием Викторовичем, что свидетельствовало: на ниве жизненных успехов Гриша многого не достиг. Вертелся, как большинство, в поисках хлеба насущного, но желательно с маслом из Новой Зеландии, а сверху чтобы лежал, ну, скажем, кусочек семги. В период первоначального накопления капитала в России Гриша умудрился остаться добрым и порядочным. Хорошо это или плохо? С точки зрения конкретно данного периода – безусловно плохо.

В отделении милиции синьора Фарини все еще не покидала кабинета начальника. Уговорить ее обождать в коридоре оказалось задачей невыполнимой, а вывести силой майор не осмелился, какая-никакая, а иностранка.

Дверь приотворилась.

– Разрешите, товарищ майор, войти и ввести? – послышался ликующий голос инспектора.