Юля Панькова - Война не Мир

― Теоретически, ― продолжает художник, ― руководить слепой солдатской массой должен сержант. Мы ― я и еще пара ребят ― были сержантами. Но по негласным армейским понятиям до статуса организующей силы нам надо было служить как минимум по полгода. Офицеры, тем не менее, вызвали именно нас и стали объяснять, что мы должны взять на себя ответственность. Больше некому. Мы посовещались между собой и решили попробовать.

Он замолкает. Наверное, решение властвовать далось не легко.

…В гражданской бойне в СА случайно осталась одна беременная эмигрантка. Она бы успела смыться, но побоялась, что в дороге начнутся роды. Первый бой на улице она видела из окна. После того, как бой кончился, беременная еще час смотрела на трупы. Потом она пошла и сколотила соседский тыл. Среди убитых они нашли раненных, и осмотрев остальных, заподозрили, что если бы не телились, удалось бы спасти еще пару штук. Возможно, тыловые себе льстили. Но с тех пор подъездные партизаны больше не ждали окончания боя. Они стали таскать раненных из огня.

― Я был инициатором той авантюры, ― говорит художник, ― остальные ребята, вместе с которыми нас вызвали офицеры, меня поддержали. Один, Валера, мой друг (до этого мы с ним все время ругались, потому что он считал, что я сволочь), сказал: да, давайте попробуем. А как пробовать руководить? Это нужно построить всех один раз, чтобы люди поняли, что это всерьез. Дальше все начинают нормально питаться, понимают, что кушать строем приятней, чем быть голодным и начинают жить в заданном режиме… А как это «всех построить»?

Я боюсь, что он начнет рассказывать всякие гадости.

― Ты же не скажешь словами: «Друзья, давайте построимся!», ― говорит он, ― и я придумал ход. Была осень. Зная трепет восточных людей к чистоте личных вещей…

― Пачкали? ― радостно восклицаю я.

― Хаха. Восточные парни почему-то чаще нас мылись. И они бережно относились к одежде. И вообще холили имидж.

― Честь мужчины? ― спрашиваю я.

― Это правда! ― художник почему-то настроен, что я буду ему не верить, ― чистая одежда для них очень важная вещь. Они тратили кучу времени на то, чтобы привести все в порядок: стирали, ушивали гимнастерки, чистили обувь… Если под контролем у тебя внешний вид, ты способен взять в свои руки все остальное. Они так считали. Наверное, это правда.

Я вспоминаю недавние рейды на московские рынки. Освещая борьбу правительства с нелегалами, газеты писали, что торговцы рынков ― восточные люди ― жили в землянках, вырытых за рядами, в антисанитарных условиях. Соваться в тайны московской торговли было опасно еще при Гиляровском.

― Ну вот, ― художник отхлебывает остывший чай, ― я собрал их шмотки и… да, я их испачкал. Я их выкинул из казармы в грязь.

Я с интересом разглядываю живого деда.

― Они с возмущением побежали выяснять, как же так. Мы с другом Валерой встречали их на пороге и наиболее возмущенных тоже кидали… в осень.

Шмотки, друзья, враги, не хватает только композиции Triplex к кинофильму Бригада. Глядя на мое жалостное лицо, художник, наверное, думает, что меня пронизало сочувствие.

― Да им не было больно! Все, что пришлось, собственно сделать, это не испугаться первого боя. Дальше надо было ждать активизации землячества. Однокоренных в полку было очень много. Соотношение славянских сил к восточным было 10:100. Если бы они заступились…

― Почему такие пропорции? ― удивляюсь я, ― это специально?

― Ну я не знаю, мы служили за границей. Может, чтобы не убегали…

У меня остается вопрос: не убегали кто: русские или восточные? И куда?.. Поздние исследователи национального конфликта в СА утверждают, что та гражданская война развивалась по региональному принципу. Северяне (в конфликте они были условно «нашими») воевали за старую светскую власть. Южане, наоборот, ― за фундаментальные основы ислама. Север, который в войне боролся за светскую власть, ― собирательно это был Кулябский район ― экономически всегда был более развит, и еще до войны северные территории поддерживала и Москва, и местный «центр». Аграрный Юг (то есть территориально условно ― Памир) в отличие от севера вечно отставал от кормушки. Такое почему-то часто случается с югом в мировой практике. На юге нашей республики, в частности, в конце XX века процветала эксплуатация женско-детского труда за копейки. Дети собирали хлопок и голодали вместе со взрослыми. В итоге, Юг поддерживала только идея глубокой самобытности и верности культурным традициям (то есть, исламу), что и пригодилось в борьбе. Кроме того, несмотря на тяжелые условия жизни южане в общей массе, похоже, были более амбициозны ― насколько я располагаю данными, они чаще учились в ВУЗах, надеясь, вернувшись из столицы, России или другой республики, улучшить свою жизнь. Однако, перспективные государственные должности занимали, в основном, северяне. Южан, например, не принимали в МВД и милицию. Но ― глазами очевидцев: никакой милиции и военных на стороне северян, как ни странно, в гражданской разборке не воевало…

― Это тоже политика, понимаешь, ― без аппетита чихая, говорит художник.

― В чем политика-то? ― спрашиваю я.

― А хз. Ты попадаешь в советскую армию, но при этом она ― мусульманское государство… Может быть, уже в те времена кто-то был дальновидный… Ну, не важно. В общем, мы покидали все вещи восточных солдат в грязь и стали ждать, когда придут их земляки, отплатить за позор. Земляки пришли на следующий день. Но за своих они впрягались как-то не очень активно. Мы их отшили, сказали: не ваше дело, нам жрать надо ходить.

Столовая ― мотив социально образующий, думаю я. И, наверное, землячество может поддержать только до разумных границ.

― У меня появилось много друзей, ― продолжает художник, ― все уже были довольны, что я рисую, никого это не огорчало. Я возрос в собственных глазах и спокойно занимался тем, чем хотел ― обрисовывал клиентов. Для поддержания порядка в казарме нужно было только появляться там раз в неделю, чтобы люди не утратили древний инстинкт ― в столовую строем. Все остальное время дисциплиной руководил парень из нашего призыва, Женя. У него была тяга к менеджменту. Правда, физически Женя был слаб. Но ему нравилось. Это же тоже работа: каждый день с утра до вечера всех строить. Я бы, например, не смог этим заниматься.

…Я его понимаю. Для русской школы в СА не хватало учителей еще до войны. Родной язык и литературу в старших классах нам преподавала бывший комсомольский секретарь без высшего образования ― Жанна. Уроки она начинала с зарядки.

До нее сержантить в нашей школе пытались многие ― директор, физрук, физик, чертежник… Не могу сказать, что у них плохо получалось построить учеников, однако, когда командование взяла на себя Жанна, отставные сержанты просто и с удовольствием влились в учебный процесс. У каждого оказалось свое хобби. Директор защищал девочек от окрестных любителей тин-секса, чертежник выдавал голодающим по 10 копеек на коржики, а у физика был прикол ― наливать воды в ботинки физрука или мелом написать на его зонте матерное слово. Об этом он и рассказывал ученикам на лабораторных занятиях. Когда сержант Жанна в течение пяти дней не знала, выжила ее семья во время разрушения в Кайраккуме или нет, нам было очень не по себе. Мы договорились временно делать зарядку без принуждения и носить на уроки пионеркие галстуки.