Вячеслав Морочко - Под крылом мотылька

Порой ему доставалось от спящих; то прижмут, то заденут ногой. Тогда он садился с обиженной миной, и на фоне окна, освещенного с улицы, можно было видеть его «смаргивающие» время от времени ушки. Иногда, рассердившись, он шарил лапкой в постели, легонько царапая.

– Лепушка! – умолял провинившийся. – Ну прости… Дай поспать: мы же спим втрое меньше тебя!

– Спи, пожалуйста, кто тебе не дает… – «говорили» из темноты изумрудные черточки его глаз. – Только потише брыкайся!

Присутствие малыша стесняло людей даже на царской «корове»: не знаешь заранее, где он пристроится. Но какая же роскошь была засыпать в «живительно поле» этого чуда!

И сейчас еще, глядя на мужа, Ольга Сергеевна находила, что он интереснее большинства мужиков, мельтешащих перед ней на работе. Но часто, возвращаясь домой, она плакала: «Мамочка, больше так не могу»! От усталости и перемены погоды ныло сердце. Хотелоь оставить домашнюю каторгу, мужа и дочь, уйти куда-нибудь только, чтобы забыть обо всем.

В выходные, справляя дела по хозяйству, Ольга Сергеевна морщила лоб и вздыхала. Чувствуя, как сгущаются тучи, Кошко всякий жест ее принимал, за упрек. Командуя мужем во время уборки, гоняя его по делам, она, чуть не плача, вслух поражалась: «Но главное, что меня бесит – так это насилие с твоей стороны»! Что она имела в виду, он не знал… Но не спорил, полагая, что «Ольге виднее».

Котенок уже через месяц все понимает без слов. Человек всю жизнь свою учиться складно «травить»… ничегошеньки не понимая. В кошачьих инстинктах – мудрость веков. Почему наша мудрость не передается с инстинктами? Не потому ли, что она – суемудрие.

Когда спящую кошку называют по имени, она прядет ушками. Сон – отрыжка какого-то бодрствования. Чем больше спящие учатся, тем сильнее желание поучать: во сне ведь не учат, а поучают, то есть делают так, чтобы поучаемый «зарубил» себе на носу, что он просто ничтожество, по сравнению с тем, кто его поучает.

В прошлое лето они пережили Иринин провал. Девочка поступала в «Полиграфический» на факультет художественного оформления. Мечтала стать графиком. Работала над «рисунком» как одержимая. Учителя в один голос признавали талант. В школе занималась отлично. Но на экзаменах в институт, получила за сочинение «тройку», «нужного бала» набрать не смогла, и пришлось идти на «вечерний». Игорь Борисович приехал на «апелляционный разбор». Ему показали ее работу, Грамматика была безупречной. «Не достаточно полно раскрыта тема». – значилось в приговоре. Он попробовал не согласиться. Молодой русовед – член комиссии – глядя поверх очков, решил подсластить пилюлю: «Положа руку на сердце, мне сочинение вашей девочки нравится: юмор, крепкая аргументация, известная лихость в слоге…, но что поделаешь… „Тема раскрыта не полно“ – это общее мнение. Мы „полиграфы“ – делаем книги. Здесь более строгие требования. Да вы за нее не волнуйтесь. Девочка сильная, – не пропадет. Подготовится, – через годик поступит на очный» К этому времени Игорь Борисович дочитал сочинение.

– Извините, мне кажется, тема раскрыта достаточно полно… даже может быть слишком…

– Вот, вот! Вы и сами заметили…

– Что заметил?

– Как бы это сказать… У вас умная девочка…

– Так в чем же беда?

– Вы не поняли?!

Игорь Борисович отрицательно покачал головой.

– А если подумать! – советовал преподаватель. – Ну? Ну? – глаза его за тонкой оправой излучали доброжелательность, а жидкие брови лезли на потный лоб. – Ну? Ну же! – понукал он. – Не понимаете?! Тогда нам не о чем разговаривать!

– Вы же сами сказали про строгие требования…

– Сказал. Что – из этого?

– Разве умные вам не нужны!?

– Не цепляйтесь к словам!

Когда Ирина вернулась из института, мать старалась ее успокоить, а дочь твердила одно: «Мама, миленькая, я успокоюсь… Только вы покажите мне правду… хоть в щелочку!» Игорь Борисович даже не знал, что сказать, он подумал, если развитие мира, и в самом деле, «идет по спирали», то сам он, должно быть, где-то ошибся витком.

Леопольду не мешали спать даже крики, пока в них не слышалось завывание «псов усталости». Чаще всего это было в субботу, когда сказывались все случившиеся за неделю напасти. Чуя неладное, еще не проснувшись, малыш начинал действовать. Cначала, привлекая внимание, он грациозно потягивался, а если «собаки» не замолкали, уморительно свешивал лапы с тахты: картинкой просто нельзя было не залюбоваться. Но если не помогало и это, котенок вставал и, щурясь на свет, начинал восхождение: с подушки тахты – на полку серванта, оттуда – на спинку тахты и дальше – на крышку серванта. Изящный и ловкий, он проходил сквозь шпалеры флаконов и вазочек, не задев ничего, и там, наверху, расправлял белоснежный свой воротник. Чуть склонив на бок голову с изображением буквы «М» выше глаз, подоткнув себя пышным хвостом, он устраивался Верховным Арбитром, вопрошая беззвучно: «Ну что, мои милые, не накричались еще?» И, «поджимая хвосты», «злые псы» отступали. Ольга Сергеевна брала Леопольда на руки и причитала целуя: «Лепушка, ты у нас самый умный, самый красивый' Ты один меня понимаешь!» – сердиться она уже не могла, и лица домашних светлели. В растроганных объятиях хозяйки было не слишком уютно, но он говорил себе: «Ладно, потерпим… Только бы наша взяла.»

Как-то вечером, когда старшие вернулись с работы, в дверь позвонили. На пороге стояла высокая женщина в норковой шубке, – ликом яркая, голосом зычная. Осведомилась: «Здесь проживает Ирина Кошко»?

– Здесь… Но она еще в институте… –ответила Ольга Сергеевна, не отрывая взгляда от норки.

– Тем лучше, – сказала гостья втискиваясь в щель прихожей и, обводя взглядом видимые оттуда пределы квартиры. – А вы, как я понимаю, Кошко-родители! – произнесла она слитно, как, например, произносят слово «листопрокатный» – А мы вот – Ничипуренки!

– В школе у Иры была подружка –Ничипуренко, – вслух вспомнила Ольга Сергеевна.

– То моя дочка, – ответила гостья, – но дело – не в ней. Недоумение этих Кошко, видимо, доставляло ей удовольствие: они еще не догадывались, «какое счастье им подвалило». Прямо в мокрых унтайках шляясь по комнатам, она признавалась: «Мне у вас нравится… Чисто. Мебель, правда, убогонькая. Ну ничего. С этим Платон Петрович что-нибудь придумает».

– Извините, Платон Петрович… он кто? – робко поинтересовалась хозяйка.

– Мой муж, а стало быть, – папа Володи.

– Так… а Володя, выходит, –сынок? –догадалась Кошко.

– А меня называйте «Прасковья Филипповна», – разрешила «норка». Игорь Борисович, ошибочно истолковавший интерес, с каким гостья заглядывала в совмещенный санузел, кладовку и спаленку, невпопад сказал: «Прасковья Филипповна, извините, вы, верно, к нам по обмену? Так мы не меняемся».