Ярослав Веров - Господин Чичиков

– Ко мне, непременно ко мне. Дом просторный, большой, все удобства. Фонтан, правда, по причине непогоды, уже выключен.

– Да что ж фонтан. Зачем мне фонтан?

– А в гостиницу лучше не селиться. Там сейчас футбольная команда «Челси». И вообще…

– Вот про это «вообще» надо бы нам, Тихонович, поговорить.

Паляницын вздохнул в трубку.

– Поговорим, Сергей Павлович, конечно, поговорим. Так вы ко мне езжайте, – Паляницын продиктовал адрес. – Только там перед домом люди Ибрагимова. Охраняют, типа. Здесь такие дела, Сергей Павлович, не хочу по телефону. Вы, когда будете по центру проезжать, обратите внимание на плакаты.

Чичиков покосился на большой плазменный экран, мимо которого как раз проезжал. Вместо обычной рекламы или роликов-заставок о природе там маршировали энергичные люди. Рекламный слоган гласил: «Живем по-новому!» Другие, уже не плазменные, вполне обычные рекламные щиты говорили о том же. Можно было прочитать и «Новый порядок в городе Н. – это добро в дом каждого!», и «Добро побеждает! Город Н. – первый в победном марше добра!», и даже «Будущее планеты – за нами!». А с огромного бигборда на Чичикова смотрел молодой красавец в строгом костюме, белой рубашечке и черном галстуке, с незабудкой в петлице. Лозунг на бигборде был уже знакомым: «Добро побеждает!» Молодой человек смотрел строго и значительно; взгляд этот был в общем-то несвойственным для юноши его лет.

«Ну-у, – протянул вслух Чичиков, – узнаю стервеца. Вот кто мне дорогу перебежал. Сколько же мы с тобой, друг сердешный, не виделись? Две тысячи лет не виделись. Что за времена наступили – уже и духи-без-лица дорогу перебегают».

Чичиков назвал Бычку адрес Паляницы и вновь погрузился в раздумья. В этих раздумьях доехал он до особняка полковника. Паляницына, одетый в парадный офицерский мундир, встречал у ворот. Торжественное лицо его светилось поистине неземным счастьем. А черты этого лица, в обычное время добродушные, обрели твердость и выражали непоколебимую уверенность.

Рядом можно было наблюдать человека в сером плаще и с незапоминающимся лицом. Он лишь разглядывал. Разглядывал, правда, цепко и машину Чичикова, и его самого, и его шофера, и как к Чичикову обращается Паляницын, насколько низко кланяется, пожимая руку, и как Чичиков вяло и вальяжно отвечает на это пожатие.

– Что это ты, братец, вырядился как на парад? – спросил Чичиков.

– Настоящего дела ожидаю, – тоном бравого лейтенанта отвечал Паляницын. – Прошу в дом.

– Бычок, загони машину, – бросил шоферу Чичиков. – Вещи не распаковывай.

Он уже вошел было в калитку, как вдруг обернулся к охраннику в плаще и спросил:

– Вы уже известили Ибрагимова о моем приезде?

Не дожидаясь ответа, вошел во двор и по усыпанной гравием дорожке направился вслед за Паленицыным.

В доме его ожидал накрытый стол. Чичиков втянул ароматный дух осетринки на гриле, вздохнул.

– На мангале собственноручно! – сообщил Паляницын.

– Врешь, – равнодушно ответил Чичиков, усаживаясь за стол. – Из ресторана прислали.

– Ничего-то от вас, Сергей Павлович, не утаишь, – в свою очередь уселся и Паляницын.

– А толку в том никакого. Не хотел я трапезничать, но поем. Самую крошечку.

С этими словами, он придвинул блюдо с осетриной к себе, перекинул в него несколько ложек салата и, оделив Паляницына всего одним шампуром, занялся остальными.

Доев, что называется, осетра, Чичиков отер рот, еще раз оглядел стол, подвинул к себе блюдо с жареными куриными крылышками в специях.

– Ты, полковник, отложи себе, сколько хочешь, а то чрево мое пределов не ведает.

– Обязательно отложу. – Не без благоговения Паляницын взял пару крыльев с блюда самого Чичикова, что казалось ему верхом близости к хозяину. – Да вы не стесняйтесь. Вот…

– О спиртном я тебя попозже расспрошу, – перебил Чичиков. – Дай мне сперва брюхо набить. Хочу по-простому, как последний смертный, почревоугодничать. С расстановкой.

Умяв и крылышки, Чичиков нацелился на студень с хреном.

– Ты, полковник, молодец. Не хотел, опять же, я нынче обедать. Но ты верно угадал. Верно.

Паляницын поблагодарил хозяина взглядом преданного пса.

– Ну-с, – расправившись и со студнем, взялся, наконец, за графин Чичиков. – приступим к крепенькому. Что это у нас?

– Вы, хотя и читаете мысли, но здесь лучше все рассказывать вслух. Для приятности употребления. Тот графин, что вы взяли, содержит в себе настойку на зверобое. Сам настаивал. Органы пищеварения млеют и приходят в исключительный порядок. А вот синий графинчик, это граппа, прямо из Италии, словно слеза чистая. Вонючая, как самогон, но голова не болит, а напротив, делается все яснее, и ноги не отнимаются. Ну, в бутылках, понятно, вискарь «Белая лошадь», «Курвуазье», все из аэропорта, из дьюти-фри, там у меня начальник смены на таможне. Все настоящее, привозное оттуда, – Паляницын указал глазами, почему-то на потолок.

– Ну, то, что оттуда, я могу и там, – рассудил Чичиков, наливая себе зверобоевой настойки. – Будем.

Вслед за первой рюмкой пришла очередь и второй, и третьей. Прочие напитки, как и обещал, Чичиков вниманием не удостоил.

– Да, что-то там происходит, – словно прислушиваясь к голосу желудка, сообщил Чичиков и блаженно откинулся на спинку софы. – Зубочистку бы. Серебряную бы. Серебряная моя зубочисточка – в багаже. Давай уж обыкновенную.

Ковыряя в своих безукоризненно здоровых зубах, Сергей Павлович принялся задавать Паленицыну серьезнейшие вопросы.

– Итак, полковник, помнишь наш уговор?

– Какой уговор? – опешил Паляницын.

– О цене.

– Припоминаю, – неохотно сказал Паляницын.

– Так что?

– Да что же… – замялся полковник.

– Не решил. Или решил, но жмешься, чекист. Хочешь большой власти? Хочешь вечной молодости? Чего хочешь?

– Да какая там власть. Я вижу, у вас водитель имеется, наверное, тоже служит. И все простым водителем. Я ведь к вам, как к сильной личности…

– Степан у меня со времен Ивана Грозного. С кучеров начинал. С него и того довольно, что пятый век разменял.

– Да… – в задумчивости Паляницын налил себе «Курвуазье» и одним духом осушил немалый фужер оного.

– Понимаю, что в кучерах тебе, полковнику, сидеть не улыбается. И потом, с Бычком все гораздо проще и для меня много не обременительнее. Видишь ли, брат полковник, я конечно, существо сверхъестественное. Дух, что называется, великий и самодостаточный. Но дух я – амбивалентый, то есть, нейтральный. Равно отстраненный от Него, – Чичиков поднял взгляд горе, – и от них.

Чичиков внимательно посмотрел на полковника. Тот ничего не сказал.

– А потому деятельность моя сопряжена с неким уговором, преступать который я не имею права. Точнее, все я имею, но не хочу подставляться. В общем, человечьих душ мне губить нельзя. Да если б и хотел – нельзя, боком потом выйдет. Вот, у Бычка души нет. И мне с ним просто. Пожелал он жить, пока не надоест – пускай себе живет, дурашка. Оно, положим, ничего хорошо ему от этой постоянной жизни нет. Я бы сказал – один вред, учитывая таланты нашего кучера. Он бы там, куда поступил бы закономерным образом после смерти, развернулся, под его услужением, быть может, многие тысячи как у вас здесь принято говорить, бесов, ходили бы. А ему водку подавай и баб, что попроще да помягче. Но у тебя же, полковник, душа имеется. И что с ней прикажешь делать? Вот если бы ты сперва, пока меня тут не было, продал ее дьяволу, вот тогда другой разговор. Я бы тебе и жизнь без конца, без края, и власти и много чего дал бы. Так, ради собственного удовольствия. Но ты же ее не продал. Тебе вон сколько предложений было.