Алексей Слаповский - Синдром Феникса

Ловко карабкался по крутым склонам карьера, где мальчишки придумали себе игру в альпинистов: цепляли веревки к деревьям наверху и спускались или поднимались.

Умело играл в войну деревянными ружьями и автоматами, которые научился превосходно выстругивать, и пацаны уже образовали живую очередь: кому следующему дядя Гоша смастерит оружие по заказу и часто по собственноручному заказчика эскизу, намаляканному ручкой на листке бумаги. Заказчик вручал и смотрел, не находя места от нетерпения, с изумлением наблюдая, как на глазах рождается настоящее, хоть и деревянное, оружие.

Войны у детей бывают не только игрушечные, а и настоящие.

Однажды Гоша, работая в теплице, увидел издали, как братья Толик и Костя вдруг начали кидаться камнями в своих приятелей, а потом сели на велосипеды и бросились улепетывать. За ними погнались. У теплицы Костя соскочил, схватил вилы, закричал:

— Убью!

Преследователи остановились.

— Завели себе придурка вместо отца! — закричали они.

— Сами придурки! — ответил Толик, замахиваясь лопатой.

Гоша вышел.

— Придурок, придурок! — закричал, обрадовавшись, Диман, большой уже мальчик, лет четырнадцати.

Гоша, улыбаясь, направился к нему.

— Только подойди! — предупредил Диман, соскакивая с велосипеда и хватая камень.

— Да не бойся, — сказал Гоша.

— А кто боится?

— Я просто хочу спросить: что такое придурок?

Вопрос был для Димана неожиданным. Мальчик из его команды по кличке Пося (от фамилии Поськин), желая подольститься к старшему, подсказал:

— Придурок — это который дурак!

— Тогда это не я, — сказал ему Гоша. — Дурак — кто глупый и ничего не понимает. А я не глупый. И понимаю.

— Ага, понимаешь! Умные мужики с детьми не играют и в теплице не ковыряются! — рассудил Диман.

— А что же они делают?

— Они… — Диман опять запнулся, а Пося опять помог:

— Они на работу ходят и деньги получают! На больших машинах ездиют! Водку пьют и курят! И с женщинами это самое! Понял?

— И поэтому умные?

— Да! — подтвердил Диман, хотя и не вполне уверенно.

— Не знал, — сказал Гоша так, словно извинялся за незнание. — А ваши отцы, наверно, все умные? — спросил он без подвоха, с подлинным интересом.

Тут не только Диман, но и все прочие, включая всезнающего Посю, пришли в замешательство. Во-первых, отцов не было в наличии у каждого второго. А те отцы, что имелись, не вполне соответствовали параметрам, довольно точно, надо признать, обрисованным Посей. Далеко не все ходили на работу и получали деньги. Очень немногие ездили на больших машинах. Зато уж водку пили и курили — большинство. Один пункт оставался и вовсе сомнительным — насчет с женщинами это самое. Теоретически пацаны понимали, что имеется в виду, но толком, как и с кем это происходит у отцов, они не знали, да и не задумывались (или стеснялись задумываться).

Так что — путаница какая-то.

Выручил опять же Пося, крикнул:

— А тебя не касается!

— Вот именно. А вам мы еще бошки поотрываем! — пригрозил Диман братьям.

И команда уехала.

Гоша взял у Толика и Кости лопату и вилы.

— Этим не надо, — сказал он. — Опасно.

— А как? Голыми руками? — спросил Костя.

— Конечно.

— Ага! А если на тебя с палкой? — усомнился Толик.

— Попробуй, — Гоша дал Толику палку.

Толик махнул, но не подходя.

— Ты по мне. Не стесняйся.

— Сам просил! — предупредил Толик.

Размахнулся, ударил. То есть хотел ударить, но Гоша перехватил палку и тут же сломал ее — даже не об колено, а в воздухе. Переломил, как тростинку.

Костя наскочил на него сбоку — и тут же оказался лежащим на траве, куда его мягко опустил Гоша.

— Здорово, — признал Костя. — Откуда приемы знаешь?

— Откуда-то знаю.

Вечером Таня увидела, войдя во двор, ужасную картину: сыновья дрались, ударяясь друг о друга, падая, катаясь по земле.

— Вы что? — бросилась она к ним, растаскивая. — Очумели?

— Да мы тренируемся! Нам Гоша приемы показал!

Татьяна посмотрела на Гошу, сидевшего на крыльце. Тот кивнул.

— Зачем? — спросила она.

— Это не вредно.

— Ага, не вредно. Последнюю одежду истреплют.

— Древние греки боролись голыми. Я по телевизору видел.

— Еще голышом они будут бегать! Не дикие, слава богу…

А Муслим каждый день сбавлял цену.

— Ты что-то уж совсем грабишь, — обиженно сказала Татьяна в очередной раз, рассматривая деньги, полученные за зелень, овощи и цветы. — В Москве, я видела, в три раза дороже.

— Сезон. Конъюнктура. Спрос, — ласково объяснял Муслим. — Езжай в Москву, если хочешь.

— На палочке верхом? В маршрутке все кишки вытрясет, на электричке давка с утра, а днем смысла нет. И на себе тащить — ты соображай тоже!

— Тогда что я могу поделать? — развел руками Муслим.

И Татьяна решила рискнуть.

Она достала из тайника доллары, взяла одну бумажку и сказала Гоше:

— В долг у тебя беру. Не против?

— У меня?

— Да. Твои деньги, не вспомнил?

— Нет.

— Все равно. Сто долларов беру, ясно? В тетрадь запишу, не думай!

И Татьяна действительно сделала запись в хозяйственной тетради: такого-то числа, дескать, взяла у Гоши сто долларов. И заставила его расписаться. Гоша долго вертел ручку, не понимая. Потом вывел какую-то закорючку и рассмеялся.

Татьяна понесла купюру в обменный пункт у вокзала.

Там она подала в окошко сотенную, сказав:

— Мне вот тут заплатили проезжающие, посмотрите, она нормальная?

— За проверку сто рублей, — сказала девушка в окошке.

— Ничего себе! Да вы не думайте, я у вас и поменяю, если не фальшивка!

— Все равно сто рублей.

— А если бы просто меняла?

— Тогда по курсу.

— Ну ладно, меняю.

Тем не менее, девушка, конечно же, проверила купюру, ничего за это не взяв, поскольку это перестало быть отдельной оговоренной операцией (о, тонкости финансовой жизни!), и отсчитала Татьяне нормальные российские деньги.

Татьяну аж в пот бросило.

Деньги ей требовались для ремонта машины: давно ей говорили, что пора менять карбюратор. А заодно “поршня€€ проверить, руля подвертеть, ходовую простукать”.

Карбюратор она купила, а установить его и заодно поршня€€ проверить, руля подвертеть и ходовую простукать пригласила Кумилкина, который всем хвастал, что в своей разнообразной жизни был начальником авторемонтников при гараже мэрии города Нарьян-Мара.

Кумилкин пришел, покопался, разобрал, развинтил что мог, в обеденный перерыв потребовал аванс, купил бутылку водки, выпил и начал все собирать обратно. В результате машина, и без того еле живая, околела совсем — ничего не включалось, не заводилось, не искрило. Мертвая груда железа. Татьяна стала ругаться, а Кумилкин оправдывался, говоря, что хуже этого драного “Москвича” он в жизни машины не видал. Потратил только зря драгоценное рабочее время, отнял его от составления бизнес-плана! И ушел, плюясь с досадой.