Алексей Слаповский - Синдром Феникса

Таня пошла в сарай.

Гоша спал тихим сном, улыбаясь. Быть может, видел какие-то хорошие, в отличие от Татьяны, сны.

Она вернулась в магазин, а там к Михаилу добавился гость незваный: бывший муж Татьяны Валера Абдрыков. Они мирно выпивали, сидя в углу на пластиковых стульях. Татьяну эта картина возмутила:

— На халяву угощаетесь?

— Ты же сама говорила: две бутылки, — напомнил Михаил.

— Так у вас пять уже!

— А это за мой счет! — солидно произнес Абдрыков.

— Да? И где он, твой счет? Деньги — где?

— Свои же люди!

— Ты мне давно не свой! — отрезала Татьяна. — А ты, Михаил, марш! Попросила тебя доброе дело сделать…

Михаил счел за лучшее убраться, не переча.

Абдрыков же остался для родственного разговора, ради которого он и явился среди ночи.

Это был, кстати говоря, довольно приятной внешности мужчина лет сорока. Когда Татьяна, приехав из деревни, познакомилась с ним, влюбилась и вышла за него замуж, он был веселым, энергичным молодым мужиком, умеренно выпивающим и даже, пожалуй, работящим. Правда, работа его увлекала не столько возможностью трудиться и зарабатывать деньги, а куражом. Дело в том, что он работал карщиком, подвозил на станции “Чихов-2-товарная” грузы к багажным и товарным вагонам. Вагоны ставились под погрузку в два ряда, а меж ними, то есть и меж рельсами, был дощатый помост. Категорически запрещалось ездить по этому помосту, если вагоны стоят только с одной стороны: велик риск свалиться. И сваливались, между прочим, за десять лет погибло двое карщиков: одного придавило тяжеленным кузовом электрокара, наполненным массивными аккумуляторами, другого облило из тех же аккумуляторов кислотой и просто сожгло заживо. Но запрет нарушался, причем с негласного попустительства начальства: вагоны стоят, грузить надо, а с другой стороны не подали — что делать? Вот Абдрыков и крутился, лавируя между столбов, стоящих по центру и держащих крышу, разворачивался, опасно приближаясь к пустому краю, один раз почти съехало колесо, кар накренился… но обошлось, выкарабкался… Валера даже скучал, когда вагоны были с обеих сторон и работа становилась слишком простой — тычься то туда, то сюда меж вагонами, никакого тебе адреналина.

К гадалке ходить не надо, чем это кончилось: опрокинулся-таки Абдрыков в один прекрасный день. Повезло: не придавило и не сожгло. Попортило только слегка щеку и руку, но все быстро зажило, затянулось, остались пятна, которые время от времени чешутся. Абдрыкова перевели в пешие грузчики, что его оскорбило. Он начал неумеренно выпивать.

И однажды, выпивая, рассказывая в сотый раз собутыльникам о важнейшем в своей жизни происшествии, он заключил:

— А ведь я мог бы запросто погибнуть! И не сидел бы сейчас с вами!

И вдруг замер.

Его вдруг поразила эта простейшая мысль. И ведь не впервые он произносил эти слова, но дошло — только сейчас.

— Братцы, — недоуменно сказал он. — А ведь действительно… Ведь на волосок был…

И с этого момента Абдрыков почувствовал себя кем-то вроде воина, вернувшегося живым с поля брани. Он ощутил себя не просто живым, а — выжившим. Он понял, что ему дана величайшая радость.

И всю дальнейшую жизнь посвятил бесконечному празднованию своего чудесного спасения. Время от времени где-то работал: копал, грузил, таскал. Татьяна выгнала его пять лет назад. Он не пропал — в Чихове много одиноких женщин, готовых разделить его вечно праздничное настроение. Но на Татьяну досаду затаил. Не мог поверить, что она его разлюбила. Не мог понять, как можно вообще его разлюбить — его, выжившего, уникального…

Вот и сейчас досада клокотала в груди Абдрыкова.

— Деньги, деньги давай! — напомнила Татьяна.

— Ты только о деньгах! Сколько тебя знаю, все о деньгах! — обличил ее Валера.

Татьяна поняла, что спрос с бывшего мужа невелик, а в спор о значении денег в жизни человека вступать она не собиралась. И сказала:

— Ну, иди тогда.

Абдрыков не ушел.

— Один момент, мадам! — сказал он с вызовом. — Ты в моем доме живешь, насколько я помню. А я предупреждал: чужого мужика в доме не потерплю. Хочешь с кем жить — езжай тогда с ним к своим родителям в деревню. Навоз копать. А в моем доме чтобы кто-то… Это оскорбление, между прочим!

— Дурак ты, — сухо ответила Татьяна. — Он не мужик, а просто больной человек. А про дом лучше молчи! Там твои дети! Попробуй только у меня его отнять, я тебя… Лучше даже не пытайся.

— А я судом! Поняла?

— Судом? Ну, судись! Давай! Народ позовем! Я расскажу, какой ты был муж и какой отец!

— Не хуже других! Если я выпивать начал, то из-за тебя!

— Ого! — удивилась новости Татьяна. — Ты ничего не путаешь?

— Не путаю! Относилась бы по-человечески ко мне, не пил бы!

— Да я и относилась-то не по-человечески только из-за этого!

— Ошибаешься! — покачал пальцем Абдрыков.

И у них начался длинный, никчемный и нервный разговор, как это часто водится у бывших супругов. Слушать там нечего. Сразу подойдем к финалу.

— Короче, чтобы его духу не было! — заявил Абдрыков, уходя. — Иначе — в суд!

— Очень испугалась! — крикнула Татьяна.

Она действительно не испугалась угроз Абдрыкова.

А избавиться от незваного гостя решила и без его подсказки.

Позвонила Харченко, спросила, куда девают приблудных людей, если их даже милиция не берет? Харченко ответил: милиция берет, но не всякая. Есть такие приемники-распределители в Москве, вот туда его и надо. Сказал адрес ближайшего. Выразил желание увидеться. Татьяна была не против — но как-нибудь потом.

И наутро повезла Гошу в Москву. На электричке.

Гоша с увлечением смотрел в окно. Солнце было еще довольно низко, а деревья возле железной дороги росли высокие. Поэтому солнце словно неслось сквозь ветви вместе с поездом.

— Смотри, — сказал Гоша Тане.

— Что?

— Солнце.

— Я солнца не видала?

— По деревьям бежит. Вместе с нами.

— Ага. Кто быстрей.

Таня усмехнулась, вгляделась. Действительно, бежит.

Потом посмотрела на Гошу.

— Знаешь, мне кажется, что ты не хочешь ничего вспоминать.

— Почему? Я каждый день вспоминаю. И все больше.

— А про себя тебе неинтересно знать, кто ты?

— Я уже знаю, — уверенно сказал Гоша.

— Да? И кто?

— Человек.

Татьяна хмыкнула. Конечно, это звучит гордо, она со школы помнит, но — маловато этого. Жизнь требует от человека не звучания, а действий, которые в свою очередь предполагают профессию, образование, умения, знания — что, куда, зачем, почем и почему… Да много. А уж без понимания, кто ты есть и какое место в этом мире занимаешь, вообще никуда не деться.

В приемнике-распределителе было два отделения — для детей и для взрослых. Татьяна сначала попала в детское, откуда ее послали в соседнее помещение. Выходя, столкнулась с оборванцем лет десяти, ровесником ее Толика.