Йоханнес Зиммель - Горькую чашу – до дна!

Я почувствовал, что весь покрылся потом. Руки дрожали, пульс колотился как бешеный. Мне стало плохо.

Помню только, что меня опять вырвало. Но на этот раз мне не пришлось вытирать пол. Ибо на этот раз я тут же потерял сознание.

– Хайль Гитлер, гауляйтер!

Два старика в застиранных пижамах стояли возле моей койки по стойке «смирно», подняв правую руку в гитлеровском приветствии. Очевидно, наблюдали за мной, пока я спал, потому что завопили свое приветствие, как только я открыл глаза.

Глаза у меня горели огнем – видимо, от успокоительных таблеток, меня поташнивало, я чувствовал страшную слабость во всем теле. Комната, в которой я очутился, была меньше, но вонь здесь стояла такая же и окна тоже были заперты и зарешечены. Первый старик сказал:

– Разрешите вам представить, – и указал на второго, – ортсгруппенляйтер Херренкинд. – Потом поклонился и назвал самого себя: – Квартальный уполномоченный Шлагинтвайт.

После этого оба опять завопили «хайль Гитлер!». Мне было так плохо, что я опять закрыл глаза. А старики продолжали гомонить, то и дело перебивая друг друга:

– Мы будем защищаться до последней капли крови!

– Квартальный уполномоченный Шлагинтвайт подбил из гранатомета танк «те-тридцать четыре» на Баварской площади!

– Разрешите спросить, гауляйтер: когда прибудет резервная армия Вендта?

– Подпольная радиостанция «Вервольф» только что сообщила о первых столкновениях между американцами и русскими на Эльбе.

– Вы прибыли из бункера фюрера. Что говорит фюрер, гауляйтер? Когда он прикажет американцам начать наступление на Красную Армию?

Я опять открыл глаза.

– Когда в дом попала бомба, я подумал: ну все, конец. Так все и погибли там, в подвале, кроме нас двоих.

– Не перебивайте господина гауляйтера, камрад. Я спросил: когда мы ударим вместе с американцами по русским? Во вторник мы получили приказ удержать дом партийного комитета. С тех пор не получаем никаких известий.

Я спросил очень медленно, так как язык плохо меня слушался:

– В какой вторник?

– Двадцатого апреля! В день его рождения. Что предписывают новые приказы?

Наконец мой мозг, работающий с превеликим трудом, уяснил, что доктор Трота или кто-то из его коллег устроил мне здесь западню. Я очутился в психиатрической лечебнице, где по распоряжению судьи должны в течение ближайших недель определить, вменяем ли я и если нет, то насколько. Поэтому эти двое – доктора, переодетые пациентами, – изображают тут двух эсэсовцев и делают вид, будто считают, что на дворе у нас 1945 год, что русские ведут бои за Берлин, что сами они попали в бомбежку и чудом уцелели – пятнадцать лет назад. И делали они все это, наверное, для того, чтобы проверить, как я отношусь к подобному бреду.

Поэтому я и сказал им попросту:

– Кончайте молоть чепуху!

– Простите, гауляйтер?

– Никакой я не гауляйтер, и вы это прекрасно знаете!

– Как же не гауляйтер! Ведь фюрер лично известил нас о вашем прибытии!

– Вашего фюрера давно нет на свете.

– Он умер? – вскрикнул тот, что изображал уполномоченного.

– Да.

– Кто его преемник? Кто возглавит партию?

Как они оба переигрывали! Уму непостижимо. Что себе думают здешние врачи? Примитивная работа – хуже некуда!

– Ну ладно, прекратите, – сказал я. – Кончайте ломать комедию.

– Я, как ортсгруппенляйтер…

– Кончайте, я сказал! Никакой вы не ортсгруппенляйтер!

– Но это чудовищно! – воскликнул тот врач, который назвался Херренкиндом.

– Мы – верные последователи фюрера, пусть даже мертвого! – воскликнул тот врач, что назвался Шлагинтвайтом.

– А мертвого – тем более!

– Хайль Гитлер! – крикнул один из врачей.

– Зиг-хайль! – подхватил второй, и оба вскинули руки в гитлеровском приветствии.

– Зиг…

– Хайль!

– Зиг…

– Хайль!

Я сказал совершенно спокойно, совершенно бесстрастно:

– Берлин пятнадцать лет назад взят Красной Армией. Пятнадцать лет назад война кончилась. Вот уже пятнадцать лет не существует больше нацистской партии, хотя нацистов хоть отбавляй.

Вот вам, подумал я. Получите. Что теперь скажете? Переодетые врачи обменялись долгим взглядом. Потом тот, что назвался Херренкиндом (тоже мне имечко подобрал! [40]), осторожно протянул:

– Вы что, идиотами нас считаете, что ли?

– Я считаю такой метод обследования идиотским.

– Метод обследования? Сегодня утром Шлагинтвайт подбил танк «те-тридцать четыре» – а вы нам толкуете, что война пятнадцать лет как кончилась? Что пятнадцать лет, как нет больше нашей партии. А получше ничего не могли придумать?

Тот врач, что играл Шлагинтвайта, вдруг завопил:

– Да это советский шпион, камрад! Он эмигрант и хочет нас разложить, чтобы мы сдались русским! Это они напялили на него наш мундир!

– На мне нет никакого мундира!

– На вас такой же мундир, как на нас! – Голос врача сорвался на визг.

Нет-нет. Дело зашло слишком далеко! Да и проверка ли это?

– Смерть коммунисту! Немедленно уничтожить!

С этими словами один из врачей хотел на меня наброситься (что они себе здесь позволяют!), но второй удержал его и произнес с такой дилетантской фальшью, за которую его бы выгнали с деревенских подмостков:

– Стоп, оргсгруппенляйтер! А если он не коммунистический лазутчик? Если хотят лишь проверить, храним ли мы верность фюреру и после его смерти?

– Кто хочет проверить?

– Там, наверху… Если они послали его к нам, только чтобы узнать наши мысли?

После этого врач, называвший себя Херренкиндом, вновь молча уставился на врача, называвшего себя Шлагинтвайтом. Какой спектакль устраивают ради моей персоны, успел я еще подумать. Но тут же мне пришлось изменить направление моих мыслей.

Тот врач, что назвался Херренкиндом, внезапно завопил как ужаленный:

– Вы правы, камрад! Высшее командование не доверяет нам! Это провокация!

– Пускай! Тем паче – прикончить его, и дело с концом!

– Браво! Только так мы можем доказать свою верность! Адольф Гитлер – зиг…

– Хайль! – вновь завопили они хором.

И набросились на меня. Но тут мой мозг вдруг заработал на больших оборотах: я ошибся, они не врачи; это не было ловушкой, проверкой, видом обследования. Они были психи, настоящие психи.

Но психи старые, немощные, и в обычное время я бы с легкостью с ними справился.

К сожалению, время было для меня не обычное, к сожалению, я был очень слаб, голова кружилась. Правда, я сумел кое-как выбраться из койки и врезать кому-то из них кулаком в лицо, но и они дали мне сдачи, мы все рухнули на пол и покатились, сцепившись.

– Помогите! Помогите! Помогите! Я орал изо всех сил.

Ортсгруппенляйтер оказался на мне. Я ударил ему сбоку под ребра, и он откатился в сторону. Я вскочил, но тут на меня набросился уполномоченный и опять повалил на пол.