Юрий Медведь - Исповедь добровольного импотента

Но для меня это мое пустопорожнее выступление, внешне вылившееся в небольшой рой пятнышек на голубом паласе соседа, прозвучало как генеральная репетиция сольного выступления. И сейчас я расскажу вам, как я попытался исполнить арию отличника боевой и политической подготовки гвардии майора ВВС и как позорно сорвался на самой высокой ноте.

Дело выгорело к лету. Я пребывал в полнейшей готовности – поджарый, загорелый, свободный и при деньгах. Каприз случайностей – и вы счастливы!

Зарулил средь бела дня к приятелю. У приятеля неприятности – гость, майор авиации Дальневосточного военного округа. Летчик-ас, но на земле перебрал – и пас. Я примерил его форму, посмотрел в профиль – …! Посмотрел в фас – …! Обернулся кругом – класс!!! Оставил приятелю на пиво и вышел на бульвар.

Вечерело.

Включил турбины, лег на курс, перешел на автопилот.

Парю, обозреваю ассортимент: краснолицые нимфеточки на роликах, длинноногие кордебалеточки, образованные петербурженки и гости нашего города.

Вдруг прямо по курсу – великолепный фюзеляж.

Сближаюсь, захожу в хвост. Различаю детали, дедуктирую и суммирую:

Д: 34/165/57. Выглядит моложе. Умеет думать, чувствовать и соображать. С ч/юмора и в/образованием. Скорее классика, чем авангард. Создана для красивой, нежной и теплой дружбы в матримониальном аспекте.

Вираж – и я планирую по ее правому борту. У атакованной вспыхивают габаритные огни. Идем на вынужденную у кассы «Театра комедии».

Я (ровным голосом):

– Интересуетесь Мельпоменой?

Она (легким тремоло):

– Шекспир моя слабость!

Я (конфидециально):

– Адекватно. Штурвал МИГ-57-го, Шекспир и Прекрасная Незнакомка – все, что мне нужно от этой жизни.

Она (вскользь):

– Чего же не достает?

Я (гипнотично):

– Догадайтесь. С трех попыток.

Она (закатывая очи к небу):

– М-м?

Я (изгнав муху с погона):

– Буквально час назад выпустил из рук.

Она (на афишу):

– Ага?!

Я (постукивая пальцем по лбу):

– Всегда при мне… В подлиннике.

Она (хватаясь за грудь):

– Неужели же?..

Я (нависая):

– Угадали.

Она (обмирая):

– Не может быть!

Я (победоносно):

– «To be or not to be!» – утверждают великие!

Она (обвисая):

– Это так романтично!

Романтика – женский козырь. Мужчина (тем более в погонах) должен владеть инициативой. Молниеносно передислоцируемся в кафе «Емельянова уха». Ей коньяк, себе водку: 150 гр. против 300 гр. Для сопровождения два мясных ассорти.

Первый залп за проведение, что послало сие наваждение. О Элеонора! Второй, поинтимнее, за приятное будущее. Закуривая, перехожу к прозе: излагаю личную позитивную жизненную позицию:

– В жизни все должно быть, Элеонора! И быть все должно не иначе как прекрасно! Но прожить ее надо так, как подсказывает чистое сердце! То есть любить ближнего. Кто к тебе сейчас ближе всех – того и люби! И не как-нибудь, а так, чтобы не было мучительно больно! И не забывай защищать Родину! Родина впитала в тебя ум, честь и совесть нации. Поэтому если даже тебя покинули Вера, Надежда, Любовь – радуйся и полагайся только на себя!

Опростав под аплодисменты третью «соточку», заказываю еще по 150, плюс горячее и выхожу на брудершафт.

Как только женщина сказала тебе «ты» – лови момент.

Расправляюсь с горячим и попутно вникаю в ее бытовую схему:

Мать-одиночка. Сын (маленький подонок) метит на второй год. Сосед (грязный педераст) вколачивает ее в гроб.

Выдаю формулу решения проблемы с пацаном:

Плановое воспитание: из пункта А в пункт Б, из Б в В, из В в Г и т. д. Задача одна: сегодня наметил – завтра кровь из носа (если не выполнил). Потом сам в ножки кланяться будет. А если нет – жизнь изломает. Мордой в грязь и за борт!

Элеонора одним глазом блестит, другим соблазнительно млеет.

С соседом-педерастом не многословлю. Для начала слегка бледнею, затем, сквозанув желваками, извлекаю записную книжку и заношу вредоносное имя на первую страницу крупным печатным шрифтом, а в конце – беспощадный вопрос!

С этого момента я в фаворе.

– А знаешь что, майор? – напролом через графины надвигается на меня Элеонора.

– В чем дело? – подаюсь навстречу.

– Я все поняла!

Мы соприкасаемся кончиками носов.

– Спокойно!

– Нам нужна твердая мужская рука, майор!

Элеонора ныряет под мой подбородок и выныривает возле уха:

– Истосковались мы по твердой мужской руке – факт! Что ты на это скажешь, майор!

Я легонько куснул ее вспотевшее плечико и отчеканил:

– Рук запачкать не боюсь. В жизни от тюрьмы да от сумы не бегал! Вот она моя натура! Пользуйся!

И протянул ей на выбор две свои пятерни. Элеонора схватила обе, словно получила лыжные палки, и рванула на себя:

– Ой, авиатор, разбередил ты мою дремавшую душу! Эх! – Элеонора отпрянула, и мы задергались в негритянской плясовой.

– Бередежь не для меня! – неистовствовал я ногами в угоду ритма. – Я запалю твои заржавевшие турбины синим пламенем! Эха!

– Не шути с огнем, летун – взрывоопасно! – струилась всем телом Элеонора.

– Опасность – мое кредо! – сжимал я ее могучие струи.

– Ненавижу! – выдыхала она.

– Обожаю! – сглатывал я.

Вот в этой точке сближения мне нужно было (по военной стратегии) резко сменить курс: потребовать счет, оставить на чай, поймать такси и на заднем сидении «Волжанки» погрузиться в жаркие складки влажно-жеманной Элеоноры.

Да. Так бы поступил настоящий военный. Но я был и оставался дилетантом. В самый ответственный момент мне что-то показалось. А как только мне начинает казаться нечто странное, я начинаю сомневаться. В чем? Да во всем! Сомнения… Ох уж эти червоточинки веры. В общем, я заказал сразу 500!

– Ты что алкоголик? – сморщилась Элеонора.

– Спокойно! Высота 10 тысяч – врубаем форсаж!

Да… Сквозь маску великолепного майора, аса-истребителя, стало проглядывать мое исконное «Я». На лице, вместо мужественной вместительности, появилась кислая гримаса преисполненности. Преисполненности чем-то скверным и готовым в любую минуту выплеснуться приблизившемуся прямо в харю.

Элеонора начала подсыхать и косить в сторону. Я реагировал мелким смешком, щурил один глаз за счет другого и опорожнялся саркастическими фразами типа: «Ну-ну!» или «Ха-ха!»

Элеонора пару раз огрызнулась и демонстративно открыла косметичку.

Мое уязвленное «Я», и без того склонное к рефлексии, под гнетом майорского кителя совсем осатанело. К тому же сумма принятых калорий достигла критической отметки. И вот вся эта гремучая смесь разразилась дерзкой утопией. Наперекор всем правилам игры я вдруг решил предстать перед этой мелкомыслящей женщиной в истинном сиянии своей неповторимой личности. Предстать и ознаменовать торжество правды обоюдным попранием всякой субординации в виде публичного совокупления под брызги шампанского.