Юрий Медведь - Исповедь добровольного импотента

– Здорово, сосед! – заулыбался Санек, протягивая руку.

– Здорово.

Рукопожатие.

– Покурим? – притянул Санек пачку Winston.

– Покурим, – выдернул я сигаретку.

Разом прикурили от газового цветка, затянулись.

– Ну ты, откровенно тебе скажу, гигант! – выдохнул вместе с дымом Саня.

– В смысле?

– Ну, в смысле, Сонька-то как – жива?

– Надеюсь.

– Так их и надо, брат! Чтобы дури в мозгах не скапливалось. Эх, я уже так не могу! – Санек запустил средний палец в пупок и замер.

– Не расстраивайся. Живи как можешь, – слегка подбодрил я Санька и тут же атаковал: – Антенну мою на место впаяй, договорились?

– Так я думал, у тебя телевизора нет, – потянул брови к темени Санек.

– Приобрел.

– А-а…

Я сунул окурок под кран и пустил воду. Можно было идти спать. Дело сделано.

Нас было трое. Мрачное трио молчунов. Угрюмая троица выпивох. Опасный треугольник. Мы чинно сидели за столом. По центру – Я – безвестный, безработный поэт-пессимист. По правую руку – Валерьян – грузчик кондитерского отдела магазина «Диета». По левую – Сева – прапорщик сверхсрочной службы в должности завскладом (в перспективе – завнач по тылу).

На столе, периодически кланяясь нашим стаканам, стояла полторалитровая пластиковая бутыль с розовой жидкостью. Розовость ее была довольно бледной и своим видом навевала флегматичные чувства. Зато огненный вкус будоражил и перечеркивал всякое равнодушие. Это был продукт нашего совместного творчества, каждый вложил в него частичку себя:

– 96 %-ый спирт Севы отдавал толикой риска, которую прапорщик возлагал на свои погоны, отсасывая жидкость в засекреченных закромах доверенного ему склада;

– жиденький клюквенный сироп Валерьяна отражал ту инфантильную покорность, с которой он пребывал под кованым каблуком своей жены;

– моя же пластиковая бутыль, неизвестного происхождения и с единственной меткой на уровне 750 г. характеризовали меня, как человека неприхотливого в быту и подчеркивала наш общий социальный статус.

А свел нас в одну команду и объединил единой целью странный случай – мы одновременно остались без своих баб.

Жена Севы загремела в роддом. У Валерьяна в очередной раз влюбилась. А я заразил свою триппером, и она обиделась, когда я сказал ей, что подхватил его в общественном транспорте. Я сказал правду, но мне не поверили. Я сожалел, что не догадался соврать.

Гонококками меня снабдила пьяная безбилетница из автобуса № 46. Много лет я пользовался этим маршрутом и никак не предполагал, что меня ждет такой сюрприз.

Она хохотала сама с собой, запрокинув голову и выпячив грудь. У меня сразу пробудились к ней самые, что ни на есть низменные инстинкты и, как следствие, забродили грязные мысли. Она падала на меня, когда водила давил на акселератор газ, и автобус устремлялся вперед. Когда же шоферюга жал по тормозам, мне приходилось придерживать ее за хлястик кожанки. Она всем была омерзительна. Переполненный автобус просто лопался от суммы чувств собственного превосходства. Какой-то откормленный подполковник громко сделал ей замечание, когда она сказала, что Петербург, пусть он даже и «Санкт», но все равно – яма полная заплесневелого говна. Вот тут я почувствоал духовную с ней солидарность. Как-то я видел в огороде своего отца большую бадью с конским дерьмом. На солнце жижа пенилась и перла во все стороны. А над ней клубился рой жирнющих мух с ярко зелеными задницами. Мухенции дрались между собой за право полакомиться забродившим говнищем. Я вспомнил эту картину и рассмеялся. Можно считать, что наша романтическая история началась с этого говноносного момента, когда мы пересекали Неву по Троицкому мосту. Чтобы выказать ей свои нежные чувства, я ударил подполковника по затылку и сбил с него фуражку. Она хохотала, мотая головой и стегая окружающих по щекам своими крашенными лохмами. Контролер попросил нас выйти на первой же остановке. Обнявшись, мы выпрыгнули у метро Горьковская. Автобус полный насупившихся придурков поехал дальше.

Мы пришли к ней, и я познакомился с ее братом. Он лежал на диване и слушал «Pink Floyd». Мы уселись рядышком на полу и стали пить портвейн, потом пиво, потом брат поднялся, куда-то сходил, и мы раскумарились парой косячков. Затем брат пропал. Может быть это был вовсе и не ее брат.

У нее были короткие полные ноги и тяжелые дынеобразные груди. Когда она кончала, то очень сильно выгибалась – что называется, делала «мостик». И я, не успев сообразить что-либо, скатывался по ее грудям и ударялся макушкой о спинку дивана.

– Знаешь, что у меня осталось в жизни? – спросила она меня после очередного «мостика».

– Яма заплесневелого говна?

– Нет, ганьжа и секс.

Она лукавила, у нее был еще триппер.

– А вот я никогда не изменял своей, – сказал Валерьян. – С восьмого класса я каждый год готовлю ей торт на день рождения, а она бегает к этому пидору.

– Он не пидор, Валерьян, а менеджер, – поправил его Сева. – Бабы любят, чтобы мужик имел хоть громкое назначение. Вот к примеру, моя. Что красавица? Знаю, чучело огородное. А пока я прапора не добыл, не давалась. Ну, и что же вышло? – Сева сам задавал себе вопросы, и сам мужественно отвечал на них. – Карикатура! Вставил я ей в первую же совместную ночь аж восемь палок. Она и залетела. И с тех пор я на сухом пайке. Говорит, ребеночку это неприятно. Вот и думай. Соображай.

Валерьян наклонил бутыль к нашим стаканам. Все выпили и впали в дремотную тоску.

– Эх, мужики, что мы творим, а? – встрепенулся Сева.

Я насторожился.

– Почки сажаем, – ответил Валерьян.

В прошлом месяце он две недели отлежал в урологии. Там ему объяснили, от чего образуются камни.

– Что почки? Мясо! Мы же душу губим!

Я испугался.

– Да, душу не вырежешь и не раздробишь, – согласился Валерьян.

– Вот вернутся скоро наши бабы и опять – прощай свобода!

– Ну, что же делать? Баба ведь, как камень, раз завелась уже не вытравишь.

– Эх, мужики, погибать так припеваючи. Собирайся!

И Сева вырос над столом, как лезвие бандитской финки.

– Куда? – спросили мы хором.

– Есть место, где мужики чувствуют себя человеками! – продолжал интриговать Сева.

– Где? – звучал хор.

– В лесу. Едем на охоту. Организацию я беру на себя.

Сева отошел к шкафу и стал выбрасывать оттуда кирзовые сапоги, бушлаты, портянки, котелки, фляжки.

Валерьян посмотрел на меня. Я посмотрел на Валерьяна. Что мы теряли кроме трипперных забот и спиртовой вакцины от тоски? Жизнь? Какой пустяк.

Мы обулись в кирзовые сапоги. Одели бушлаты и разлили розовый напиток по фляжкам.

– Оружие возьмем в части, – распоряжался Сева.

Мы приняли на посошок и вышли из комнаты.