Евгений Клюев - Давайте напишем что-нибудь

«Дорогая Умная Эльза, пишу в полете на спине Марты…

Очень глупо выразился, извините: получается, что я как бы лечу на спине Марты и пишу Вам это письмо, в то время как мы с Мартой летим рядом, каждый сам по себе, и я просто пишу Вам на ее спине.

Перечитал и понял, что только еще больше запутал Вас, потому как предложение приобрело ненужную двусмысленность, которую я поспешу снять. Я отнюдь не пишу непосредственно на спине Марты, ибо в этом случае Вы сейчас держали бы в руках спину Марты, покрытую письменами, что представляло бы собой картину нелепую, если не отвратительную… хотя, конечно, сама по себе спина Марты не лишена известной (мне и, надеюсь, Вам) прелести, – но только если эта спина представляет собой часть целого, то есть Марты как таковой, а не существует в пространстве сама по себе, но я не об этом. Я только и исключительно о том, что пишу не на самой спине Марты, а на почтовой бумаге, лежащей на спине Марты.

Вторая неточность, на которую я тоже хотел бы обратить Ваше внимание, следующего характера: если бы мы, Марта и я, действительно летели рядом, как я неуклюже выразился выше, то писать на спине Марты было бы для меня невозможно: для этого нам обоим пришлось бы лететь боком, а это, вне всякого сомнения, затруднительно.

В реальности же дело обстоит так, что мы с Мартой в данный момент летим по небу. При этом Марта летит чуть-чуть впереди меня, а я – о чем Вы, наверное, уже догадались, – немножко сзади, в силу чего у меня и появляется возможность писать, разместив почтовую бумагу на спине Марты. А сообщаю об этом я для того, чтобы Вы не недоумевали, почему иероглифы, выходящие из-под моего пера, так корявы…

(Тут Умная Эльза, слава Богу, прекратила недоумевать – и ее, стало быть, перестало коробить.)

…После того, как я объяснил Вам все это, мне осталось сказать очень немного: следите за траекторией, чтоб Вас!

Целую.

Японский Бог».

Второй раз в жизни поцелованная Японским Богом, Умная Эльза сначала не могла найти себе места. Она бродила по Японии, как потерянная каким-то ротозеем, и убеждалась, что все места заняты: только она облюбовывала себе какое-нибудь место, как с места этого слышалось: «Занято!» Наконец ей удалось найти себе место: местом этим оказалась узкая расщелина между двумя утесами, где Умная Эльза и затаилась, чтобы поразмыслить над формой и содержанием письма Японского Бога. Убедив себя в том, что форма и содержание в данном письме едины, она облегченно вздохнула и надолго задумалась.

И задуматься ей, между прочим, было над чем. То, что у любивших асимметрию японцев в конце концов получилось из спичек, даже при всем желании всех людей доброй воли (Этот повтор я и сам вижу. – Коммент. автора ) никак нельзя было назвать траекторией. На бескрайнем пространстве Национального Парка трудолюбивые, аки муравьи, японцы выложили распростершуюся на сотни и сотни километров монументальную композицию из спичек под емким, как кастрюля от Tefal, названием «Никогда и ни при каких обстоятельствах не забудем мать родную». Композицию следовало наблюдать с окрестных гор: только так она становилась обозримой. Стилистика композиции была традиционной, а потому крайне условной: напрасно было бы искать среди изображений ту самую мать родную, в честь которой композиция получила свое емкое, как кастрюля от Tefal, название: родной матери среди изображений не было и в помине. Посетители Национального Парка с удовольствием пересказывали друг другу давно уже навязшую у всех в зубах и периодически с отвращением выплевываемую поучительную историю про одного незадачливого американского туриста, который, поняв идею композиции слишком прямо, спросил у оказавшегося рядом трехлетнего Накамури, какое из изображений конкретно ему следует рассматривать в качестве «The Native Mother». Вздрогнув от неожиданности, трехлетний Накамури уронил в пропасть атрибуты самурая, случайно сражавшегося поблизости, и, смиренно опустив глаза ниже губ, обратился к незадачливому американцу со следующим комментарием:

– Разве одинокая цапля, отражаясь в ровной поверхности водного источника тихим безоблачным днем узнаёт себя в этом отражении?

Захваченный врасплох, незадачливый американец некстати спросил:

– А причем тут одинокая цапля, трехлетний Накамури?

В ответ трехлетний Накамури только улыбнулся просветленной улыбкой и молча отошел от незадачливого американца на расстояние ввести фу.

Снова и снова вспоминая эту историю, Умная Эльза рисовала в своем распущенном воображении будущую встречу с Японским Богом и постоянно задавала себе один и тот же вопрос: а устроит ли и Японского Бога, который однажды вернется, чтобы проверить правильность траектории, объяснение, данное трехлетним Накамури незадачливому американцу? В который раз отвечая на этот вопрос отрицательно, Умная Эльза, наконец, рассмеялась счастливым смехом, потому что внезапно нашла выход. Она сделает немыслимо красивое харакири – харакири, какого еще не знала Япония! Это харакири и будет тем аргументом, который окончательно убедит Японского Бога в правоте трехлетнего Накамури, а стало быть, и в том, что выполненная японцами композиция из спичек, несмотря на свою головокружительную сложность, вполне может считаться безупречным фрагментом Абсолютно Правильной Окружности, ибо, в конце концов, Абсолютно Правильная Окружность из спичек есть понятие духовное, а отнюдь не геометрическое.

Выползая из расщелины, Умная Эльза чувствовала себя лучше всех на свете. Она весело прыгала в разные стороны, несмотря на очевидный недостаток места в расщелине, – и потому выбралась на поверхность вся в крови и паутине, причем потревоженные ею пауки злобно рычали ей

вслед. Все-В-Японии

собрались вокруг нее и с участием спросили:

– Что с Вами, Умная Эльза? Не собираетесь ли Вы сделать самое красивое в истории Японии харакири?

– Быть может… – загадочно ответила Умная Эльза и отправилась в свою соломенную хижину на окраине леса Тамаёто.

Тогда все-в-Японии, удивившись, пожали плечами и разошлись по своим общественным и личным делам.

А Умная Эльза, войдя в соломенную хижину на окраине леса Тамаёто, сразу же начала приготовления к харакири.

Первое, что ей следовало продумать, был список приглашенных. Он получился настолько длинным, что, добравшись до конца, Умная Эльза не смогла потом найти начала: список по мере чтения сворачивался в рулон… Дни проходили в напрасных поисках начала списка – и постепенно это стало раздражать Умную Эльзу, не любившую проволочек. Когда начало было все-таки найдено, Умная Эльза потеряла конец – и за поиски пришлось взяться сызнова. Ей стало понятно: ничего не остается, как только разрезать список на полоски – так, чтобы на каждой из полосок стояло только по одному имени. Однако в результате все имена перепутались, и Умная Эльза полностью потеряла контроль над ситуацией. Однако не успела она приуныть, как налетевший невесть откуда японский тайфун по имени Василиса-Прекрасная подхватил полоски и унес их в океан. Умная Эльза трехэтажно выругалась, выбрав для этого один из высокогорных диалектов, и решила вообще не составлять никаких списков, а не мудрствуя лукаво писать имена приглашенных на открытках – в той последовательности, в какой имена эти станут приходить ей в голову. Открытки же она между делом и бездельем надумала купить в близлежащем провинциальном городке.