Чарльз Буковски - Хеб с ветчиной

Как такое могло случиться?

Я приземлился на одно колено. Над головой послышался звук пролетающего самолета. Мне захотелось оказаться в нем. Губы и подбородок были мокрыми, это из носа бежала моя теплая кровь.

— Оставь его, Джимми. Он готов…

Я поднял голову и сфокусировал взгляд на Ньюхэле.

— Похоже, твоя мамаша неплохо отсасывает, — выговорил я.

— УБЬЮ!

Ньюхэл бросился на меня раньше, чем я успел подняться. Он схватил меня за глотку, мы повалились на асфальт и покатились, покатились и закатились под «додж». Там Ньюхэл обо что-то ударился головой. Не знаю, обо что, я услышал только звук. Все произошла так быстро, что другие ничего не поняли. Ньюхэл ослабил хватку, я вырвался и выбрался из-под машины. За мной вылез и Джимми.

— Я убью тебя, — повторил он и снова замахал кулаками.

Он молотил с прежней яростью, но удары были уже не те. Он ослабел. Теперь после его попаданий у меня перед глазами не появлялись цветные вспышки. Я видел небо, припаркованные авто, лица его друзей и его самого. Я всегда медленно раскачиваюсь. Ньюхэл пытался сохранить преимущество, но он явно выдохся. И я поднял свои короткие руки. Мои руки — мое проклятие — вшивое оружие.

Что за утомительные были времена — годы моей юности — я хотел жить на полную катушку, но не имел ни малейшей возможности.

Я нанес ему сильный удар правой в живот, он стал задыхаться. Тогда я схватил его левой за шею и еще раз приложился правой в живот, потом оттолкнул и тут же пару раз съездил по его точеной физиономии. У него глаза полезли на лоб. Раньше он не испытывал такого. Золотоволосый был в ужасе. Он не знал, что такое поражение, как его переносить и запаниковал. Я решил прикончить его не спеша.

Но тут я получил удар сзади по голове.

Кто-то здорово приложился. Я повернулся — это был его рыжеволосый друг Кол Ивэнс.

Замахнувшись на него, я заорал:

— Пошел на хуй! Я разберусь со всеми вами по очереди! Ты следующий!

Джимми долго не простоял. Я слегка потанцевал вокруг него, затем атаковал. Сначала он держал удары здорово, я даже стал подумывать, что не смогу завалить его. Но он вдруг пошатнулся, посмотрел на меня так, будто хотел сказать: «Эй, послушай, мы могли бы стать корешами, посидеть в баре и выпить по паре пива» и рухнул.

Приятели подскочили к нему и подняли на ноги. Поддерживая его под руки, они справлялись:

— Ты в порядке, Джим?

— Что этот ублюдок сделал с тобой? Скажи только слово, Джим, и мы размажем его в говно.

— Отведите меня домой, — сказал свое слово Джимми.

Я наблюдал, как они спускались по лестнице и каждый пытался поддерживать своего лидера. Один парень нес его рубашку и майку..

Я вернулся к своей телеге. Джастин Филлипс встретил меня презрительной усмешкой.

— Я не надеялся тебя снова увидеть.

— Не фамильярничай с неквалифицированной рабсилой, — ответил я и покатил телегу к лифту.

Мое лицо и одежда были в ужасном беспорядке. Я нажал кнопку лифта. Альбинос, как ни странно, не заставил себя ждать. Двери открылись.

— Нет слов, — сказал лифтер. — Я слышал, ты стал чемпионом в

тяжелом весе.

Там, где годами ничего не происходит, новости распространяются очень быстро.

Полутораухий Ферис поджидал меня.

— Ты решил перебить всех наших посетителей?

— Только одного.

— Откуда нам знать, что ты не возьмешься за остальных?

— Он первый избил меня.

— Нас это не касается. Факт налицо. Ты перешел все границы.

— Как насчет моего чека?

— Вышлем по почте.

— Отлично. До встречи…

— Подожди. Верни ключ от шкафчика.

Я достал цепочку, на которой болтался единственный ключ, отцепил его и отдал Ферису.

Дверь служебного хода была стальная, тяжелая и неуклюжая. Я отворил ее и, стоя в потоках дневного света, махнул на прощание своему первому управляющему рукой. Он не ответил, просто смотрел на меня. Я вышел, и дверь захлопнулась. Как бы там ни было, но мне нравился этот человек.

48

— Значит, ты не смог продержаться на работе и неделю?

Мы ели тефтели со спагетти. Мои проблемы всегда обсуждались за ужином. Ужин — самое несчастливое время суток. Я не ответил на поставленный отцом вопрос.

— Так что случилось? Почему они дали тебе под зад?

Я молчал.

— Генри, отвечай, когда с тобой отец разговаривает! — не выдержала мать.

— Да он просто не выдержал, вот и все!

— Посмотри на его лицо, — обратилась к отцу мать, — оно все в ушибах и ссадинах. Генри, твой начальник не бил тебя?

— Нет, мама…

— Ну, почему ты не ешь, Генри? У тебя никогда не бывает аппетита.

— Он не может есть, — начал отец, — он не может работать, он ничего не может, и ни одна баба ему не даст!

— Незачем говорить о таких вещах за столом, папочка, — пожурила его мать.

— Так это правда! — воскликнул отец, накручивая спагегги на вилку

Он соорудил огромный шар, запихнул его в рот и принялся жевать. Чавкая, он подцепил тефтельку, запустил ее следом и в завершение присовокупил кусок французской булки.

Я вспомнил Ивана из «Братьев Карамазовых»: «Кто не хотел убить своего отца?» — вопрошал парень.

Отец старательно перемалывал это месиво пищи, и одна макаронина свисала с его губ. Наконец он заметил беглянку и с шумом всосал ее в общий котел.

Прожевав, отец засыпал в чашку кофе две чайные ложки сахара с горкой, размешал и сделал гигантский глоток, который тут же выплюнул мимо своей тарелки прямо на скатерть.

— Да это крутой кипяток!

— Аккуратней, папочка! Не нужно так спешить, дорогой, — сказала на это мать.

По настоянию родителей я стал околачиваться на бирже труда, но это было тупое и бесполезное занятие. Нужно было иметь знакомства, чтобы устроиться хотя бы помощником официанта. А так можно было расе читывать только на посудомойку, город кишел посудомойщиками. И я просиживал вместе с этим скопищем невостребованной рабсилы в Першинг-сквере полуденные часы. Здесь же располагались евангелисты, у одних были барабаны, у других гитары, по кустам и уборным шастали гомики.

— У педиков всегда есть деньги, — рассказывал мне один бродяга, совсем юнец. — Я у одного прожил две недели. Пил, жрал все, что хотел, он даже купил мне кое-какие шмотки, но но ночам высасывал, сука, из меня все силы. Я скоро вставать с кровати не мог. Однажды ночью сбежал, пока он спал. Погано было. Один раз он попробовал меня поцеловать в губы, я так въебал ему, что он летел через всю комнату. «Еще раз сделаешь такое, убью!» — сказал я ему.

Еще было хорошее местечко — кафетерий Клифтона. Если денег нс хватало, они брали сколько было. А если вовсе не было, то можно было поесть и даром. Многие бродяги приходили туда и хорошо питались. Держал это заведение какой-то богатый старик, очень неординарная личность. Но я не мог заставить себя прийти туда и нажраться до отвала на дармовщину. Я брал кофе, кусок яблочного пирога и давал им пятак. Иногда я разрешал себе съесть пару горячих сосисок. Там было тихо, прохладно и чисто. Приятно было посидеть возле декоративного водопада — возникала иллюзия, что жизнь прекрасна. Можно было пробыть там весь день, попивая чашку кофе за три цента, и никто не попросит вас удалиться, как бы скверно вы ни выглядели. Выставлялось только одно условие — бродяг просили не приносить и не распивать спиртное. Такое место было островком надежды для тех, у которых ее совсем не оставалось.