Чарльз Буковски - Хеб с ветчиной

Но ненадолго, до моего первого урока Английского, назначенного на 7 утра. На часах было 7:30, я был с бодуна, стоял у двери класса и прислушивался. Родители выдали мне деньги на учебники, а я их пропил. Ночью улизнул через окно своей комнаты и просидел до закрытия в ближайшем баре. От выпитого пива меня трясло. Я еще не проспался. Решившись, я открыл дверь и вошел. Мистер Гамильтон, наш преподаватель Английского, стоял перед классом и пел. Громко работал граммофон, и класс пел вместе с мистером Гамильтоном песню Гилберта и Салливана.

Теперь я правитель Королевской Флотилии…

И все послания вывожу круглым почерком…

Теперь я правитель Королевской Флотилии…

Придвиньтесь ближе к своим конторкам

и никогда не выходите в море…

Все могут быть правителями

Королевской Флотилии…

Я прошел в конец классной комнаты и отыскал свободное место. Гамильтон выключил граммофон. В черно-белом крапчатом костюме с ярко-оранжевой манишкой на груди он смахивал на Эдди Нельсона. Повернувшись к классу лицом, он взглянул на свои часы и обратился ко мне:

— Надо понимать, вы мистер Чинаски?

Я отвесил поклон.

— Вы опоздали на тридцать минут.

— Да.

— Позволили бы вы себе такое опоздание, скажем, на свадьбу или похороны?

— Нет.

— Почему же нет, поясните, будьте любезны?

— Ну, если бы это были мои похороны, я бы просто обязан был находиться на месте. Если же это была моя свадьба, то можно считать ее моими похоронами.

Я стал скор на язык.

— Милостивый государь, — отозвался мистер Гамильтон, — мы слушали песню Гилберта и Салливана в порядке изучения правильности произношения. Встаньте, пожалуйста.

Я поднялся.

— Будьте добры, спойте: Придвиньтесь ближе к своим конторкам и никогда не выходите в море… Все могут быть правителями Королевской Флотилии…

Я смутился.

— Ну же, не стесняйтесь!

Я быстро повторил текст и сел.

— Мистер Чинаски, я едва мог расслышать вас. Не могли бы вы спеть с большим энтузиазмом?

Я снова поднялся, наполнил легкие воздухом под завязку и заорал:

— ЕСЛИ ХОЧИТЕ СТАТЬ ПРАВИТИЛЕМ КАРАЛЕВСКОЙ ФЛАТИЛИИ, ПРИДВИНЬТЕСЯ БЛИЖИ К СВАИМ КАНТОР-КАМ И НИ ХАДИТЕ В МОРЕ!

У меня получилось задом наперед.

— Садитесь, пожалуйста, мистер Чинаски, — сказал мистер Гамильтон.

Я сел. Во всем этом был повинен Плешивый.

Занятия физкультурой у всех факультетов проходил в одно и то же время. Шкафчик Плешивого находился в одном ряду с моим. Я появился в раздевалке раньше всех. Дело в том, что у нас с Плешивым была одинаковая проблема — шерстяные брюки. Мы ненавидели шерсть, потому что она терзала наши ноги, но наши родители просто обожали наряжать нас в шерстяные брюки. Я нашел решение проблемы и по секрету поделился с Плешивым. Все, что от нас требовалось, это поддевать под брюки пижаму.

Я открыл свой шкафчик, быстро снял брюки и пижаму, которую потом затолкал вглубь верхнего отдела. Затем, когда в раздевалке стали появляться и другие ребята, я спокойно начал переодеваться в спортивную форму.

Из-за этих пижам мы с Плешивым попадали в курьезные истории. Но то, что произошло с Плешивым, достойно особого внимания.

Однажды вечером он гулял со своей подружкой, и они зашли потанцевать. В перерыве между танцами подружка спросила:

— Что это у тебя?

— Где?

— Вон что-то торчит из-под брючины.

— Что?

— Боже! Ты что, надеваешь под брюки пижаму?!

— Я? Ах, это… Да, я, должно быть, позабыл снять…

— Я ухожу!

На этом их отношения оборвались.

В раздевалке было уже полно народу, когда появился Плешивый и открыл свой шкаф.

— Как дела, чувак? — спросил я его.

— О, Хэнк, привет…

— Сегодня в семь утра у меня был Английский. Достойное начало дня. Только оно должно называться Музыкальная Аттестация.

— Ах да — Гамильтон. Я слыхал про него. Хи-хи-хи…

Ему было смешно. Я подошел к смехачу.

Плешивый уже расстегнул брюки, и я одним рывком спустил их до колен, обнажив белые в зеленую полоску пижаму. Он попытался натянуть брюки, но не хватило силенок.

— ЭЙ, РЕБЯТА, СМОТРИТЕ! БЛЯХА-МУХА, СРЕДИ НАС ПАРЕНЬ В ПИЖАМЕ!

Плешивый отчаянно боролся. Его лицо сделалось пунцовым. Вокруг нас стали собираться студенты. И я сделал еще хуже, я спустил с него пижаму.

— А ЗАГЛЯНИТЕ СЮДА! КРОМЕ ТОГО, ЧТО ЭТОТ ПРИДУРОК ЛЫСЫЙ, У НЕГО ЕЩЕ И ЧЛЕН РАЗМЕРОМ С ПРЫЩ! ЧТО ЖЕ ОН БУДЕТ ДЕЛАТЬ, КОГДА БАБА РАЗДВИНЕТ ПЕРЕД НИМ НОГИ?

Переодевавшийся по соседству крупный парень сказал:

— Чинаски, а ты вправду козел!

— Да, — подтвердили двое других парней.

— Точно, дерьмо! — присоединились еще голоса.

Плешивый натянул брюки. Я позволил ему. Потому что он разревелся.

— А Чинаски тоже одевает пижаму! — завопил он, оглядывая собравшихся. — Он сам научил меня! Посмотрите в его шкафчике, посмотрите! — с этими воплями он подскочил к моему шкафчику, распахнул дверцу и выбросил всю одежду. Пижамы среди нее не было.

— Он спрятал ее! Я знаю, он где-то спрятал ее!

Я поднял с пола одежду, повесил ее в шкаф и пошел на перекличку. Встав во второй ряд, я сделал несколько низких приседаний. Рядом со мной встал другой здоровяк. Я слышал его имя — Шалом Студальски.

— Чинаски, — сказал он мне, — ты козел.

— Не заводи меня, мужик. Я чересчур нервный.

— А если я хочу завести тебя?

— Смотри, не пожалей потом, толстяк.

— Знаешь местечко между корпусом биологии и теннисными кортами?

— Ну, видел.

— Встретимся там после физкультуры.

— Обязательно.

В назначенном месте я не появился. Сразу после физкультуры рванул на трамвае в Першинг-сквер, задвинув оставшиеся занятия. Я уселся на скамейку и стал ждать. Прошло довольно много времени. Наконец, нашлись Истинный верующий и Прожженный атеист и затеяли спор. Оппоненты оказались слабоваты. Я пытался выступить как Агностик. Но моя агностика не спасла спор. Я покинул парк и спустился по 7-й на Бродвей. Это был центр города. Делать там тоже было нечего. Люди толпились у перекрестка, поджидая, когда сменится сигнал светофора, и они смогут перейти на другую сторону улицы. Вскоре я почувствовал зуд в ногах. Моя пижама осталась в верхнем отделении шкафа. Денек выдался на редкость вшивый от начала до конца. Я вскочил в трамвай «W» на ходу, уселся на заднее сиденье и покатил домой.

Только одного студента я встретил в городском колледже, который мне понравился. Это был Роберт Беккер. Он хотел стать писателем.

— Я изучу все, что касается писательства. Знаешь, это — как разобрать досконально, до последнего винтика, автомобиль, а потом заново его собрать.

— Звучит сурово, — сморщился я.

— Я справлюсь.

Беккер был где-то на дюйм пониже меня, но зато коренастей, крепче сложен, с мощными плечами и сильными ручищами.