Тадеуш Конвицкий - Хроника любовных происшествий

– Мы сбежим? – спросила она робко.

– Ты знаешь, сколько им стоила моя учеба? Ведь они вкалывали с утра до ночи, чтобы я мог закончить гимназию. Как я скажу матери?

– Ты соврал?

– Да, обманул всех. Вышел из дома в студенческой шапке. А потом бросил ее в реку. Конец. Уже ничего не вернешь.

– Можно сдать в будущем году экстерном.

– Никогда ничего не буду сдавать, потому что не доживу до будущего года.

– Я виновата?

– Ни ты, ни я. Это вина неизбежности.

– Какой еще неизбежности?

– Если бы знать. Неизбежности, которую я мог бы отвратить, но не отвратил.

– Ты меня любишь?

– Взгляни, этот дождь почти красный. Капли розового оттенка.

– Витек, тебя определенно лихорадит. Ты давно болен и как будто не замечаешь этого.

– Я читал когда-то, что иногда выпадают красные дожди. Люди считают их предвестниками бед и катаклизмов.

– Ты меня любишь?

– Ах, Алина, Алина, теперь это больше, чем любовь. Это страшная петля, затянутая на твоей и моей шее.

– Почему ты приударил за мной тогда? Ведь не замечал же столько месяцев. Мы могли бы разминуться навсегда.

– Теперь жалеешь?

– Ни о чем я не жалею. Просто думаю о тебе. И готова на все.

Городская парочка, держась за руки, сбегала по противоположному склону в дубняке. Они все еще подыскивали местечко для своей любви и не могли найти в этот ненастный день.

– Что это значит? – спросил он тихо.

– Вот именно. Это значит – все.

– А моя звезда погасла. Мне незачем жить.

– Нам обоим незачем жить.

– Погасла моя звезда. Звезда самого знаменитого врача на свете. Я должен был искупить вину без вины виноватого отца.

– Дай мне руку. И слушай. Грядет война. Она все переменит. Сотрет с земли прежнюю жизнь, посеет новую. Может, стоит подождать?

– В данную минуту мне совершенно безразлично, будет ли война, нет ли. Объясни мне, как могло такое случиться? Почему Бог, судьба, случай врезали мне обухом в лоб? Почему так подло, внезапно, без предупреждения?

– А может, все-таки стоит жить дальше, переждать трудные времена, чтобы потом со снисходительным недоумением вспоминать эти мелкие осколки поражений и удивляться тому, что когда-то они столько значили для нас, хотя так мало оставалось до рокового шага?

– Ты права, меня снедает амбиция. Я смертельно болен амбициозностью. Я бессмысленно страдал всю жизнь.

– Я никогда не упрекала тебя в амбициозности.

– Ты права. Я болен. Я болен максимализмом. Все или ничего.

– А если это просто истерия?

– Истерия тоже прекрасная болезнь. Она дарует благостную, тихую, сладостную смерть.

– Что с тобой произошло?

– А что с тобой творится? Почему ты околдовала себя и меня, нас, кому было суждено явить миру настоящих влюбленных, первых от сотворения мира?

– Мы околдовали друг друга.

– А меня уже все поздравили. Мать ждет с праздничным ужином. Развязала узелок, свой заветный сейф, и пересчитывает деньги, отложенные на плату за университет. Как это получилось, почему именно меня постигла такая кошмарная катастрофа? Нет, я не позволю столкнуть себя в сточную канаву.

Алина коснулась холодной, мягкой ладонью его волос.

– Я вместе с тобой пойду на дно.

Он рывком отстранился.

– Из жалости?

– Ты прав. Дождь красный. Оттого, что заходящее солнце показалось из-за туч. Слышишь, снова эти цимбалы?

На том берегу реки у подножья холмов стлался прозрачный синий дым, сочившийся из трубы старой усадьбы. Солдаты уже скрылись в потемневшей зелени возле Пушкарни.

– Кто-то за нами подглядывает, – шепнул Витек.

– Откуда?

– Из кустов орешника.

– Это Рекс. Иди сюда, теленочек, позабавь нас.

Но пес лежал неподвижно в гуще влажной листвы и напряженно смотрел на Витека.

– Может, мы тоскуем по самоуничтожению?

– Не знаю. Скорее всего, мы объелись литературой. Наше поколение отравлено вымыслами.

– Таким образом общество подготовилось к войне.

– Плевать мне на войну. С меня хватит собственной беды.

Под ними, на дне оврага, вздыхала Виленка. Она несла теперь мутную, бурую воду и крошево мхов, трав и изломанных веток. Дождь лепетал бездумно.

Они обнялись, чтобы согреться. Сквозь белую блузку боязливо просвечивала кожа худеньких плеч. Витек взглянул ей в глаза, бездонные, как лунные кратеры. Ощутил горячее дыхание на виске.

– Давай отравимся окончательно.

– Что ты сказала? – переспросил Витек, пытаясь собраться с мыслями.

– Давай убьем друг друга. Ты меня, а я тебя.

– Не боишься вечности, которая впереди?

– С тобой я ничего не боюсь.

Свист паровоза бесконечно долго умирал у каменной стены города. Собачьи глаза рдели в кустах орешника. Какая-то птица наискось пролетела под ними, словно отыскивая что-то во вспученной реке.

Алина беззвучно шевелит губами, но он разгадывает смысл неизреченных слов.

– Раздобудешь для меня яд?

– Для себя я давно приготовил. Словно шпион-инопланетянин.

– А я поднесу тебе яд, безболезненный, как приворотное зелье. Лучше уж умереть от любви.

– Да, лучше всего умереть от любви. Пусть далее выдуманной.

– У нас все выдумано. Я придумала тебя, а ты – меня.

– Разобьем вдребезги наши выдумки на грани небытия.

– Я приду утром в этот же час в белом платье.

– Почему в белом?

– Потому что сначала мы обвенчаемся. Такова моя воля.

– Обвенчаемся по любви. Но я тебя почти не знаю.

– И уже никогда не узнаешь.

– Может, узнаю, если Бог простит.

– Если Бог есть, то простит.

Они становятся друг перед другом на колени, промокшие насквозь от дождя. Снизу уже медленно подымается вечерний холод. В старинной усадьбе, неизвестно кем обжитой, вспыхивает розовым светом первое окно. Цимбалы звенят тихонько, как телефонные провода.

– До завтра, любимый.

– До нашего последнего полдня, любимая.

– До последней нашей минуты.

– До начала бесконечности.

Витольд бежит по лугу, вымоченному дождем. Влажные высокие травы хлещут его по ногам. Ему хорошо и тепло.

– Я уже никогда не получу работу, не потеряю ее. Никогда не простужусь холодной зимой и не буду с трудом выздоравливать до самой весны. Никогда не похороню родной матери и не убаюкаю на руках новорожденного ребенка. Никогда не буду страдать и не порадуюсь отсутствию страданий. Никогда не узнаю правды и никогда не испытаю жгучей тоски по правде.

Пес-великан по имени Рекс бежит за ним по лугу, словно по илистому дну пруда, и лает в отчаянии.

Верность до гробовой доски .Нам сообщили из Львова о беспрецедентном случае привязанности животного к человеку. Отставной чиновник казначейства приручил ворона. Птица ежедневно прилетала на балкон к пенсионеру и проводила там долгие часы в дружеских играх с престарелым хозяином. Соседи свидетельствуют, что ворон пытался даже научиться человеческой речи. Неделю назад пенсионер скончался от воспаления легких и был погребен на местном кладбище. А верная птица ежедневно посещает балкон, проявляя подлинно человеческую скорбь.