Ионел Теодоряну - Меделень

— Видишь, Моника?! Читай, если можешь.

— А ты можешь?

— Ээ!.. Только дед Георге может.

— Ты правда умеешь, дед Георге?

— Умеет дедушка, умеет. Это — кирилловская грамота.

— Даа?

— Конечно. Это очень трудно, — покачала головой Ольгуца.

Они разговаривали приглушенно, как у печной дверцы.

— Дед Георге, мне хочется послушать, как ты читаешь! — попросила Моника, перекидывая на спину косы.

— Конечно. Почитай, дед Георге!

— Только очки надену.

— И у бабушки тоже были очки.

— Конечно, как и у деда Георге!

— Ольгуца, как хорошо у деда Георге!

— Конечно, очень хорошо.

Дед Георге откашлялся, вздохнул и, держа Библию на растопыренных ладонях, торжественно откинул назад голову.

— Правда, дед Георге красивый?

— Да, Ольгуца, — шепотом ответила Моника… — Будем слушать!

«Каждый год родители Его ходили в Иерусалим на праздник Пасхи. И когда Он был двенадцати лет, пришли они также по обычаю в Иерусалим на праздник. Когда же, по окончании дней праздника, возвращались, остался отрок Иисус в Иерусалиме; и не заметили того Иосиф и матерь Его…»

Скрестив руки на коленях, девочки слушали деда Георге…

«И, не нашедши Его, возвратились в Иерусалим, ища Его. Через три дня нашли Его в храме, сидящего посреди учителей, слушающего их и спрашивающего их. Все слушавшие Его дивились разуму и ответам Его».

— Дитятко! — вздохнул дед Георге, глядя на Ольгуцу.

— Дед Георге, а у мудрецов были длинные бороды?

— И белые, барышня.

— И они его спрашивали?

— Спрашивали.

— И он всем отвечал?

— Отвечал и сам тоже спрашивал.

— Конечно, дед Георге… И ставил их всех в тупик.

— Ставил, барышня, еще бы!

— А он не дергал их за бороду?

— Не дергал, барышня, — улыбнулся дед Георге.

— Потому они его и убили.

— Да, убили, — помрачнел старик.

— Дед Георге, читай дальше, — прошептала Моника.

«И, увидев Его, удивились; и матерь Его сказала Ему: Чадо! что Ты сделал с нами? вот, отец Твой и я с великою скорбию искали Тебя. Он сказал им: зачем было вам искать Меня? или вы не знали, что Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему? Но они не поняли сказанных Им слов…»

— Конечно… Дед Георге, а они его не наказали?

— Нет, барышня. Сына Божьего? — испугался дед Георге, осеняя себя крестом.

— Но ведь они не знали, дед Георге.

— Но Господь знал!

«Иисус же преуспевал в премудрости и возрасте и в любви у Бога и человеков».

Дед Георге поднял глаза от Библии и посмотрел на девочек. Счастье переполняло его душу. В домике деда, у него на глазах, трое детей росли в любви у Бога, но в стороне от людей… И только один из них должен был умереть на кресте: сын Божий.

— Дед Георге, а ты нам феску не показал!

— А вот она, — турецкая феска.

— Видишь, Моника, это называется феской, — пояснила Ольгуца.

— Я знаю, Ольгуца! Как же!.. И у бабушки тоже была феска от дедушки.

— Неужели!

— Правда, Ольгуца! Она была точно такая же: красная, с черной кисточкой.

— Ээ! Она была куплена в Констанце. И у меня была такая же. А феска деда Георге — от самих турок.

— От турок?

— Ну да! После битвы.

— Правда, дед Георге?

— Правда, барышня. После Плевны она у меня.

— Ты был в Плевне, дед Георге?

— Конечно, был. Это я тебе точно говорю! У деда Георге и ордена есть.

— Правда?

— Правда, есть!

— Хорошо на войне, дед Георге?

— Эх!.. Чтоб ей пусто было!.. Гибнут бедные лошади, — горе горькое, и люди… Чтоб ей пусто было!

— А ты не погиб, дед Георге?

— Конечно, не погиб, — возмутилась Ольгуца. — Ты что, хочешь, чтобы я рассердилась?

— Вот я, живой… Не серчайте, барышня… Пой-дем-ка лучше в сад.

— Дед Георге, если бы я была твоей дочкой и плохо вела себя, ты бы меня побил?

— Боже упаси!

— Вот видишь, Моника!.. А почему ты не куришь трубку, дед Георге?

— Запах плохой от курева.

— Неправда! Мне нравится… и Монике тоже.

— Ничего, и так хорошо. А сейчас дедушка вам что-то покажет в саду.

— Пошли, Моника… Что ты собираешься делать, дед Георге? — встревожилась Ольгуца, видя, что он протягивает руку к ее шляпе.

— Хочу дать вам шляпу, барышня.

— Не трогай мою шляпу, дед Георге!

— Хорошо, не буду!.. А что там в шляпе, огонь?

— Огонь, дед Георге, огонь! — плутовски поглядела на него Ольгуца.

— Пойдем, Ольгуца?

Дед Георге украдкой взглянул на замок сундука…

— Заперт, дед Георге, не бойся. А когда ты мне покажешь, что внутри?

— Да недолго уже осталось, барышня, — улыбнулся загадочно дед Георге.

Ольгуца ждала, когда все уйдут.

— Закрой за собой дверь, Моника.

Оставшись одна, Ольгуца достала из шляпы трубку, завернутую в промокательную бумагу, протерла ее подолом своего нового платья и принялась искать что-то в комнате… На почетном месте, под иконой, рядом со святыми книгами, лежал подарок Ольгуцы: коробка с табаком. Открыв крышку, Ольгуца развернула красную шуршащую бумагу, положила трубку поверх ароматного табака и закрыла коробку.

— Дед Георге, — окликнула старика Ольгуца, догоняя их в саду, — теперь я знаю, почему ты заделал дыру в огороде.

—..?

— Не притворяйся, дед Георге. Вот они, за ореховым деревом. Ты хотел доставить мне радость!.. Я знала, что ты заделал дыру не из-за свиней!

— Что ты говоришь, Ольгуца?

— Разве ты не видишь, Моника? Качели, Моника! Давай я покачаю тебя! Merci, дед Георге.

У Оцэлянки были груши, пахнущие базиликом, да не было качелей… Дед Георге раскурил трубку и пошел в глубь сада открывать заделанную дыру в огороде.

— Ольгуца!

— Тсс!

— Ольгуца!

— Ты боишься?

— Не боюсь, но…

— Держись за меня.

Ольгуца взобралась с ногами на качели, руками крепко ухватившись за деревянные поручни. Качели отчаянно заскрипели. Монике было видно то небо, то землю, то синее, то зеленое. Она крепко обняла Ольгуцу за ноги… А качели знай себе: скрип-скрип… То вверх, то вниз… с синим ангелом у ног красного чертенка.

— Ой, Ольгуца!

— Не бойся.

— Ольгуца, мы падаем!

— Я не дам тебе упасть!

— Ольгуца!

— Моника!

Моника зажмурила глаза. У Ольгуцы пылали щеки.

— Остановитесь, барышня, голова закружится, — пытался усмирить ее дед Георге, руками спуская качели с небес на землю.

— Дед Георге, я хочу научиться ездить верхом, — крикнула Ольгуца, постучав ногой по остановившимся качелям.

— Дедушка вас научит, только отдохните чуток.

— Уф! Очень хорошо, но больше я так не могу! — выдохнула Моника, возвращаясь из бурного моря в тихую гавань.

— Я уже отдохнула, дед Георге. Сейчас опять начну. И ты со мной, дед Георге!

— Постой, я слезу! — вскрикнула Моника.

— А теперь смотрите на меня, — сказала Ольгуца, вставая во весь рост на фоне закатного неба, — под цвет ему.