Ионел Теодоряну - Меделень

— Папа, ты ничего не слышишь?

—..?

Все прислушались к шуму за окном. У Ольгуцы от напряжения сощурились глаза, как бывает у близоруких людей… Громкий, басистый рев быков заглушал стрекотание кузнечиков и пение цикад, словно басы в церковном хоре — нежное сопрано.

— Бээ-бээ… Неужели вы не слышите? — вышла из себя Ольгуца.

— Быки как быки! — с сарказмом произнес Дэнуц.

Ольгуца поглядела на брата, энергично тряхнула головой и снисходительно улыбнулась.

— Дэнуц, ты груб. Я тебе уже говорила.

И она торжественно встала из-за стола, держа в руках салфетку, словно глава присяжных заседателей — судебный приговор.

— Ведь это Герр Директор на автомобиле. Спорим? Неужели не слышите? Бээ-бээ!.. Разве быки так ревут? — спокойно осведомилась она у брата.

Позабыв про арбуз и про оскорбление, Дэнуц выбежал во двор, даже не сняв салфетку, за ним — госпожа Деляну и Профира.

— Я совершенно уверена, папа! Ну почему ты мне не веришь?

— Я верю, Ольгуца! — улыбнулся господин Деляну, стряхивая салфетку. — У тебя, как и у мамы, абсолютный слух.

— Ты надо мной смеешься?

— Вовсе нет! Но скажи, как ты научилась отличать автомобильный рожок от мычания коровы? Ведь автомобили у нас можно пересчитать по пальцам!

— Я их не люблю, папа.

— Ерунда!

— Правда, папа, я люблю лошадей.

— А как же Григоре? Ведь он автомобилист!

— Я его очень люблю!..

— Ольгуца, а кто такой Герр Директор?

— Ваш второй отец, — отвечал с улыбкой господин Деляну, стоя на пороге.

— Моника, ты слышишь, что говорит папа? Ты должна полюбить Герр Директора.

— Я ведь даже не знаю его, Ольгуца!

— Что за важность! Зато я его знаю. А ты мой друг.

— Ольгуца, почему ты зовешь его Герр Директор? Он немец?

— Ни в коем случае!.. Это папин брат!.. Я его так в шутку зову, но ему нравится. И ты зови его Герр Директор.

— Он директор школы?

— Как тебе не стыдно так говорить?.. Я бы этого не вынесла!..

Заметив недоеденную сердцевину арбуза, Ольгуца принялась втыкать в нее зубочистки.

— …Он директор очень крупной компании… не знаю какой… что-то связанное с электричеством и немцами.

— Он похож на дядю Йоргу?

— Нет. Не знаю, на кого он похож! На папа он совсем не похож… Вот ты увидишь. Я его люблю.

— И я, — дипломатически согласилась Моника… — Что ты сделала с арбузом?

— Дэнуц меня оскорбил! Я мщу.

Символические зубочистки терзали сердцевину арбуза, замещающего Дэнуца, словно семь стрел — библейское сердце Марии.

— Арбуз жалко! — пыталась убедить Ольгуцу Моника.

Следующая зубочистка проникла еще глубже.

— Как бы tante Алис не рассердилась!

Еще одна зубочистка вонзилась в арбуз.

— Ольгуца, выйдем во двор, я тоже хочу увидеть автомобиль.

— Подожди, увидишь. Время есть. У нас в Меделень живет эхо, поэтому я и услышала рожок. Моника, мне кажется, ты не лишена хитрости!.. Как и я, конечно.

Покончив с отмщением, Ольгуца съела еще одну сливу.

— Ольгуца, позволь, я выну зубочистки?

— Как хочешь! Я кончила.

Моника очистила сердцевину, собрав все зубочистки в своей тарелке.

— Merci, Моника.

Безо всякого аппетита, но с большим энтузиазмом Ольгуца съела сердцевину, которую Дэнуц очистил от семечек, а Моника от зубочисток.

Крестьяне и домашние животные, чьи души породнились, вероятно, в одну и ту же, весьма отдаленную геологическую эпоху, со страхом глядели на ярко-красную коляску, без лошадей, которая на большой скорости поднималась вверх по склону, оставляя позади вонючий дым и грохоча так, будто внутри у нее находились барабаны, по которым били все черти ада. А у кучера — фу-ты, господи! — вместо глаз были черные стекла, точно у слепых, вместо вожжей — колесо на дышле, а вместо кнута и «ну вы, залетные!» — бычье мычание.

Мужики и бабы крестились, глядя то на страшного зверя, то на церковь. Дети на руках у своих матерей дрожали в испуге — не унес бы нечистый! — и хныкали, пристально глядя вдаль своими женскими глазами.

Дед Георге однажды в Яссах видел это бог знает что на колесах. Поэтому он только плюнул с досадой.

— Бедный барин, упокой его душу! К нему во двор — такая штуковина!.. Ну, ничего, вот научит дед барышню верхом ездить!

Стайки птиц на шоссе порхали перед красным чудищем и позади него…

И вот наконец покрытое пылью, огромное, на дутых колесах быстроногое чудовище, пыхтя, рыча и фыркая, остановилось у самого крыльца. Собаки лаяли, подвывая, словно это был медведь. Все слуги высыпали во двор.

— С приездом, Григоре!

— Guten Tag, [20] Добрый день (нем.). Герр Директор!

— Дядя Пуйу! Дядя Пуйу! — повторял Дэнуц, не выпуская из рук салфетку.

Герр Директор, с головы до ног закованный в автомобильные доспехи — круглые очки в оправе из красной резины, парусиновый шлем, такой же халат, герметически закрытый у ворота и на запястьях, — с невозмутимым спокойствием вылез из задней дверцы, хлопнув откидным сиденьем. Потопал, чтобы размять затекшие ноги, потянулся, зевнул, открыл лицо, оставив очки висеть на шее, сощурился и вставил в глаз монокль, потер руки, не тронутые пылью и солнцем… и с улыбкой склонился перед ступеньками крыльца с видом английского адмирала, с восторгом встреченного в небольшом дунайском порту.

— Рад всех вас видеть!

С глаз шофера тоже слетели черные очки — на сей раз при виде Аники. Берлинский механик, выписанный из Германии вместе с автомобилем, был, по всей видимости, изготовлен на фабрике блондинов с голубыми глазами и розовыми щеками.

Аника стыдливо потупилась.

Герр Директор оживился. Казалось, он собирается произнести тост, держа бокал шампанского в руке.

— Kulek, dieser ist mein Sohn. [21] Кулек, это мой сын (нем.).

— Und ich bin sein Vater! [22] А я его отец! (нем.) — скромно добавил господин Деляну, спускаясь с крыльца.

— Das ist gut! [23] Хорошо! (нем.)

Сотрясаемый приступом безудержного смеха, свойственного любителям пива, Герр Кулек ударял себя ладонями по коленям в такт вибрирующему мотору.

— Григоре, ты меня компрометируешь, — пошутил господин Деляну, целуя брата.

— Это вы меня компрометируете! — возразила госпожа Деляну.

— Дэнуц, правда ведь, ты мой сын?

— Ты же старый холостяк, Герр Директор, — заметила Ольгуца с крыльца.

— А ты все такой же чертенок!

— Ты даже не поздоровался со мной, Герр Директор!

— Прошу прощения, сударыня!

Поднявшись по ступенькам, он склонился перед Ольгуцей и поцеловал ей руку.

— Можешь поцеловать меня в щеку, Герр Директор. Я не возражаю.

— Ух! Какая ты тяжелая! — вздохнул он, поднимая ее.

— У меня крепкие мускулы.

— Не может быть!

— Правда. Плюшка толстый, а я крепкая.

— Барышня?..

— Моника, — представила девочку госпожа Деляну, обнимая ее за плечи.