Роберт Джирарди - Неправильный Дойл

С шестидесятых нелегальный мексиканский труд стал частью жизни округа Вассатиг. Тогда местное черное население наконец решило, что работать на полях, где их предки гнули спины в цепях в прямом и переносном смысле, ниже их достоинства, и отправилось в большие города за бедностью, пособиями по безработице и преступлениями. Пару лет была острая нехватка работников: гнили на кустах несобранные помидоры, стоял неубранный табак, вяла оставшаяся без заботы кукуруза. А потом появились мексиканцы. Они приезжали по три-четыре человека на громыхающих грузовиках-попутках и в мятых старых седанах, по невообразимо длинным дорогам с юга, через горы и пустыни, через полконтинента, в поисках работы, с которой без них никто бы не справился. Это была непостижимая система. Дойл так до конца и не понял, как она работает. Казалось, нет никаких правил, нет конкретных договоренностей. Мексиканцы появлялись, устраивались в глухих местах, таких как это, на поросших травой спусках за бензоколонками, в дальних углах общественных автостоянок, а в некоторых городах – за свалками. А потом подъезжал неопределенного вида фургон, и они молча забирались в кузов и уезжали.

Магазин был ветхим, с неровными полами и банками консервов, загромоздившими полки до потолка. За помутневшим, отшлифованным вручную стеклом витрины лежали засохшие маленькие пончики. Они выглядели так, словно их не трогали со времен Реконструкции. [10]Хозяин, согнутый старик с грубым лицом и остекленевшим глазом, подозрительно покосился на Дойла, когда тот подошел к кассе.

– «Лаки Страйк», без фильтра, две пачки, – сказал Дойл.

Старик снял сигареты с полки и положил на прилавок, пока Дойл безуспешно рылся в разноцветных французских счетах, до сих пор лежавших в бумажнике вперемешку со скромными зелеными купюрами.

– Похоже, этот округ не может обойтись без какого-нибудь Дойла, – вдруг сказал старик.

Дойл вздрогнул:

– Я вас знаю?

– Черт побери, да я могу разглядеть Дойла за милю отсюда, – махнул рукой старик. – Ты вылитая копия своего отца. – Помолчав, он добавил: – Ну и шторм был тогда, в шестьдесят третьем. Сильнее я не видал.

– Да, – сказал Дойл.

– Жаль старого Бака. Он всякий раз заходил за холодненьким, когда проезжал мимо, всегда рассказывал что-нибудь смешное.

– Он был веселым, – ответил Дойл, хотя сейчас ему не хотелось говорить о Баке. Он увидел бледно-лиловый охлаждающий ящик с карикатурным королем и надписью «Королевская синяя восхитительная», отпечатанной на одной стороне белыми буквами.

– Эй, это что, «Королевская кола»? Я думал, ее давно перестали выпускать.

– Да, – нахмурился старик. – А потом сюда прикатили богатые сукины сыны из-за границы и купили тот завод в Эйнсли. Но их эта новая кола на вкус совсем не похожа на ту, что я помню, такое пойло! Я вот что скажу: это все потому, что они не нанимают местных. Заводом управляет кучка китайцев – мне племянник рассказывал. Он пытался устроиться туда, а ему напрямик сказали, что работать он будет за гроши, никаких льгот, ничего, потому что «китайцы все так работают – за гроши». Можешь себе такое представить?

– Нет, – безучастно сказал Дойл, отодвинул холодную крышку, засунул руку в темноту и вытащил банку, покрытую тонким белым слоем инея, словно обвитую дроком. В былые дни он часто подъезжал на своем старом «рэйли» на третьей скорости к торговой палатке на пересечении Парадайз и Мэйн в центре Вассатига, где продавали «Королевскую синюю». Официантки автокафе, на роликах, в облегающей лилово-белой униформе, развозили на подносах бургеры, картошку фри, чили-доги и холодные стаканы «Королевской колы», словно юные богини, несущие рог изобилия. Он с Эдом Тоби сидел за столиком в густой великодушной тени магнолии и смотрел на девушек. Созревшая плоть саднила, как наполовину зажившая рана. И Дойл пил эту колу галлонами.

Старик вдруг перегнулся через прилавок и подмигнул своим невидящим глазом.

– Никого не слушай, – произнес он тихим, заговорщицким голосом.

Дойл ничего не сказал.

– Дойлы нам здесь нужны, понятно?

– Да, – озадаченно прошептал Дойл в ответ.

– Твой дядя Бак, бывало, задавал чертей тем скользким парням из города. Здесь должен быть кто-то, кто бы задал им жару.

– Спасибо, – сказал Дойл. – Я как раз еду в Виккомак, и у меня с собой пара шашек динамита. Посмотрим, что из этого получится.

Эти слова явно напугали старика, но Дойл не дал ему возможности ответить. Он протянул десять долларов, взял сдачу и вышел на крыльцо. Мексиканцы все еще сидели, уныло глядя в землю, но уже без сигареты. – Hola, hermanos, tengan cigaros todos! [11]

Дойл бросил ближайшему пачку «Лаки Страйк», сел в «кадиллак», открыл банку колы, сделал глоток и поперхнулся. Возможно, в былые времена «Королевская» и не была так хороша, как ему тогда казалось, но определенно лучше этой. Он вылил ее прямо на стоянке, завел машину и поехал дальше, в Виккомак, вперед по извилистой дороге, через черные молчаливые поля, редкие посадки сосен, дубов и тополей, между которыми в подлеске по-зимнему пахло подмороженным перегноем.

Старая таверна в Виккомаке стояла в строительных лесах. Говорили, что в ней однажды останавливался Вашингтон. Если верить табличке перед входом, реставрацию этого здания финансировала какая-то компания, занимающаяся отоплением и кондиционированием воздуха, и через год на этом месте откроются офисы и пивной бар под названием «Парик и молоток». Большинство колониальных [12]зданий вниз по Мэйн-стрит были выкрашены в яркие цвета, что придавало двухсотлетним доскам обшивки холодный виниловый блеск и делало пришедший в упадок город похожим на Уильямсберг. [13]

Дойл ощущал витавший в воздухе запах денег, пока шел по мощенной кирпичом дорожке мимо здания бывшей долговой тюрьмы, недавно переделанной в центр развлечений для туристов. Обогнув лужайку, он приблизился к ряду невысоких ухоженных колониальных домов. Это место прозвали Аллеей Юристов, поскольку здесь располагались все адвокатские конторы в городе. Третье здание выделялось среди остальных своей благородной ветхостью: на водосточном желобе облупилась краска, над слуховым окном не хватало черепицы. Скрипучая вывеска гласила: «Уиткомб, Кеттл и Слау, адвокаты». Войдя внутрь, он увидел Уиткомба и Слау, которые уже ждали его. Кеттл присутствовал посмертно, в виде портрета, неодобрительно взирая со своего места над каминной полкой на еще живых партнеров.

Уиткомб с некоторым усилием поднялся с мягкого кресла и взял руку Дойла в дрожащие ладони.

– Тим, позволь выразить тебе мои соболезнования, – сказал он скрипучим, еле слышным голосом. – Старина Бак был одним из последних настоящих людей в этом городе.