Борис Дышленко - СОЗВЕЗДИЕ БЛИЗНЕЦОВ

Однако по мере приближения к штабу дружины следы Александра Антоновича стали вычерчивать все более и более четкую синусоиду. Коля не без иронии посмотрел на своего не вполне адекватного друга и предложил:

– Знаете что, Александр Антонович, давайте все же я пойду к участковому один, а то странно как-то, знаете.

– Ну что ж, голубчик, смотрите, вам виднее, – как-то очень быстро согласился Александр Антонович.

Коля вздохнул и потянул на себя тяжелую дверь.

В помещении было просторно. Рыжий маленький участковый с погонами капитана сидел за канцелярским столом на фоне розоватой стены; справа, за тем же столом, сидел знакомый Коле милиционер, соседкин приятель. Он тоже был рыжий. И уже совсем справа на длинной скамье сидел и курил еще один – в пальто, в сапогах. Этот был огненно-рыжий.

"Что за черт, – подумал Коля, – Союз рыжих!" – Здравствуйте, – несмело сказал Коля, подойдя к столу.

– Здравствуйте, – ответил капитан, подняв на него васильковые глазки.

А соседкин поклонник ничего не ответил, а только самодовольно усмехнулся на Колин кивок.

– Садитесь, – сказал капитан. – Какие заботы?

Коля твердо уселся на жестком венском стуле боком к столу.

– Какие заботы? – повторил капитан.

"Что ж он, не помнит?" – подумал Коля.

– Я по повестке, – сказал он вслух, – вы мне повестку прислали, и вот я пришел.

Он протянул капитану бумажку. Бибиков, не глядя, взял и передал ее рыжему старшине.

– Как фамилия?

– Болотов.

– Как, Кочумаров?

– Почему Кочумаров? – удивился Коля. – Болотов.

– Б-о-о-лотов? – разочарованно протянул Бибиков и извинительно добавил: – Мне послышалось Кочумаров.

Капитан сквозь фуражку почесал свою плешь.

– Так что, Болотов, работать будем? – Капитан дружески улыбнулся.

– Я, видите ли, работаю, – неуверенно сказал Коля, – только штампа о работе у меня в паспорте нет. У меня только штампа нет.

– Хе! Где же это? Где же это такая работа? – удивился капитан.

– Это – дома, – сказал Коля, – я художник и… дома работаю.

– Творчески, значит? – уточнил Бибиков.

– Вот-вот, именно, творчески, – обрадовался Коля.

"Ну вот, все понимает, – подумал он, – конечно, дети маленькие: мальчики, девочки…" – Ну, это хорошо, – сказал Бибиков, – творчески работать надо. Это даже необходимо. Для общего… Я вот тоже марки собираю. Ну а на работу устраиваться будем?

– Так я же работаю, – растерялся Коля.

– Нет, – мягко сказал Бибиков, – это не работа. Творчество – творчеством, а штамп – штампом. Вы не думайте, я понимаю: искусство, талант… но материально…

Коля заерзал.

– В каком смысле материально?

– А в любом. Жить на что будем?

– Да вот, живу. Время от времени зарабатываю.

– Это халтурами, что ли?

– Ну, можно так назвать…

– А штамп?

– Штамп?

– Да, штамп. О работе. Материальные блага производить будем?

– Простите, но то, что я делаю… это представляет в конечном итоге какие-то духовные ценности.

– Э-э! Духом сыт не будешь. Работать надо, а в свободное от работы время можно и творчески. В нашей стране творчество масс поощряется.

– Я не масса, – сказал Коля. – Я художник. И не могу я в свободное время. В свободное время темно.

– Я картину видел, – задумчиво сказал участковый, – кино. Там испанского художника показывали. Так он себе свечки вставлял. В шляпу. И при таких условиях рисовал картину. Вы не в Испании живете. Вам государство комнату предоставило, электроэнергию; так что это всё отговорки.

– Может, кто-нибудь и может при лампочке, а я не могу: лампочка меняет цвет, – возразил Коля, чувствуя, что ввязался в бесполезный спор.

– Всё – отговорки, – махнул капитан. – Не можете при лампочке, устраивайтесь на сменную работу, на вечернюю. Не наше дело. Ваши картины нас не касаются.

– Но поймите, – убедительно сказал Коля, – я в свободное время не могу. Я так не могу. И не только потому, что темно, а потому, что творчество требует много времени, практически всего. Я не могу терять время на другую работу.

– Работа не главное, – отрезал Бибиков, – для нас главное – штамп в паспорте. Настоящие художники в паспорте штамп имеют. От Союза художников. Вот, устраивайтесь в Союз художников, я не возражаю.

– Из него художника не получится, – вмешался рыжий старшина, – видел я его творчество. Мне его соседка показывала его картины: никуда не годятся.

Коля пожелтел.

– Много вы понимаете! – крикнул он. – И какое вы имели право входить в мою комнату?

– Да, это не нам с тобой решать, – строго сказал Бибиков старшине. – Мы дипломов не выдаем: наше дело – штамп в паспорте. Ну вот, что, – сказал он, обращаясь к Коле. – Мы с вами дискуссий проводить не будем. Спорить не будем. Вам кажется, что вы работаете, а нам не кажется. По существующему положению вы – тунеядец.

– Но почему?.. – начал Коля.

Но Бибиков прервал:

– Потому.

Он достал из ящика стола глянцевитый бланк и аккуратно заполнил его.

– Распишитесь.

Коля взял поданный ему документ. Он посмотрел на документ, посмотрел на Бибикова и положил бумагу на стол.

– Я этого не подпишу, – тихо сказал Коля.

– Нет, нет, – не расслышал Бибиков, – вам это… подписать.

– Я не подпишу, – повторил Коля.

Бибиков, пораженный, приподнялся над столом.

– То есть как не подпишите?

– Я не обещаю устроиться на работу, – сказал Коля, – я не буду устраиваться, – сказал Коля, – я не подпишу.

Бибиков от удивления даже закашлялся. Такого случая в его практике еще не было. Всякое бывало: бывало, что устраивались, бывало, что нет, бывало, что устраивались и через месяц увольнялись, бывало, что давали подписку и исчезали, а потом много времени спустя объявлялись со штампом, – всякое бывало, но такого, чтоб отказались дать подписку…

Бибиков растерялся…

А Коля надел шляпу, сказал "До свидания" – и вышел.

Коля вышел в тамбур, потом в холодный тамбур, потом на улицу; а на улице было тепло.

"Как потеплело", – подумал Коля и расстегнул пальто.

– Что это вы, батенька, выходя на улицу, расстегиваетесь, – раздался над ухом хриплый бас Александра Антоновича.

Коля посмотрел на Александра Антоновича, вздохнул и застегнулся.

– Что, голубчик? – встревожился Александр Антонович. – Что, серьезно дело?

– Да, – сказал Коля, – серьезно.

– Что, подписка?

Коля глотнул морозный воздух, кивнул.

– Как, взяли?

– Нет, я не дал, – сказал Коля, – не дал. Только боюсь, что это еще все ухудшит.

– Да, завал, – сказал Александр Антонович, не найдя для этого случая никакого старинного слова.

Коля задумался. Александр Антонович принялся было его утешать, успокаивать, но спохватился, торопливо попрощался и уехал к Pauline.