Акилле Кампаниле - В августе жену знать не желаю

Но дело в том, что настоящее лицо моря – не то, что у всех на виду в летний сезон, на пляжах, переполненных красивыми женщинами, зонтами, навесами и пестрыми халатами, детьми. Это море нафабренное и напомаженное, море для синьорин, море легких флиртов и любителей. Настоящее лицо моря я видел лишь однажды, в силу случайного стечения обстоятельств, которое открыло мне глаза.

Я со своими двумя друзьями-художниками решил съездить на один день в Фьюмичино, вот для чего: я напишу веселый рассказ о том, что с нами произошло, а мои друзья проиллюстрируют этот рассказ рисунками.

Мы приехали на станцию Трастевере, полные энтузиазма и расположенные воспринимать любые события в юмористическом свете. Прекрасное весеннее утро, цель поездки и сам факт, что мы вместе, лишь способствовали нашему радостному настроению. И вот, когда мы покупали билеты и стали перешучиваться с кассиром, один из моих друзей вдруг широко раскрыл глаза и сказал:

– Вот, мы смеемся, а посмотрите, что там.

Мы обернулись. На лавке рядом с билетной кассой сидела в шляпке, с чемоданчиком и зонтиком, стоящими рядом, мертвая пассажирка.

Это была молодая беременная женщина. Ее ноги в лаковых туфельках свешивались с лавки, не касаясь земли, и были безнадежно неподвижны; по ее рукам, подернутым морщинами и ужасно желтым, гуляли мухи; ее лицо было покрыто платком; на ней было легкое платье из синего сатина.

Внезапная смерть случилась недавно, когда она ожидала отправления; убрать тело было нельзя до прихода следователя. И таким образом в почти пустом зале ожидания станции Трастевере это празднично одетое мертвое тело сидело на лавке в шляпке, с чемоданчиком и зонтиком, оставаясь практически незамеченным. Если не присматриваться, это была обыкновенная пассажирка, ожидавшая отправления поезда.

В вагоне разговор вертелся вокруг крушений, к несчастью, нередких на этом направлении; малярии, свирепствовавшей в этом районе; утопленников, которыми зловеще славится пляж в Фьюмичино, расположенный в устье Тибра.

И пока шли все эти разговоры, у нас перед глазами неотступно плыла та женщина, которая хотела уехать на поезде в Фьюмичино, а теперь, сама того не сознавая, осталась сидеть там на станции, ожидая прихода следователя.

Демократичный пляж Фьюмичино был пустынен, поскольку день стоял будний; пляжные заведения закрыты, а рядом с убогими бараками, покрытыми раздавленными канистрами из-под бензина, кое-как закрепленными камнями, сушились на солнце пестрые тряпки; на песке рядом с костями каракатиц, ракушками и дырявыми кастрюлями, виднелись остатки воскресного дня: пустые консервные банки из-под сардин, промасленные обрывки газет, осколки посуды, бутылок и стаканов; время от времени проходили трое-четверо нищих бродяг, которые злобно на нас поглядывали, прочесывали пляж, за ними бежала какая-нибудь мелкая дворняжка; они были похожи на карманников, приехавших из Рима, чтобы денек отдохнуть.

Мы уселись на солнце и наконец увидели отдыхающего. Это был красивый юноша со стройной фигурой, загорелый и с вьющимися волосами; он шел по прямой к морю, глядя на небо и упрямо улыбаясь. Он чуть не налетел на нас. Тут мы заметили, что он слеп.

Немного спустя пришел купаться еще один парень, тоже слепой; потом подошли две слепые девушки и вошли в воду.

Мы подумали, что тут приморский лагерь слепых. Но, как нам пояснила женщина, которая развешивала на солнце белье, то была просто семья слепых. Какая-то страшная болезнь лишила их всех зрения. Женщина показала нам на пожилых мужчину и женщину, сидевших на песке, и сказала, что это родители тех слепых, и тоже слепые. Она прибавила, что у них есть еще девочка, которая вот-вот должна ослепнуть. Пожалуй, это было чересчур.

Тем временем четверо молодых слепых, которые вошли в воду – такие красивые, – взялись за руки и водили хоровод, улыбаясь небу той слабой притворной улыбкой, которую несут на губах лица слепых. А перед ними совершенно спокойное море убегало под солнцем вдаль от убогого пляжа, насколько хватало глаз, переливаясь отблесками света и веселья.

Вот настоящее лицо моря. Равнодушного, жестокого, неумолимого, бездушного моря; такого прекрасного и такого злого моря, которое отнимает сыновей, мужей, братьев; которое уносит моряков и эмигрантов; дно его усеяно скелетами, оно хранит корпуса затонувших кораблей, сокровища и богатства; оно воет, неистовствует, душит, оно глухо к мольбам и никого не любит, оно не внемлет крикам потерпевших кораблекрушение и не слышит, как в штормовые ночи жены рыбаков не спят, перебирая четки и шепча молитвы; моря, которое со всех сторон окружает нищету и несчастья людей и не устает улыбаться.

В пансионате разразился страшный скандал из-за фасоли в кисло-сладком соусе. Он возник за столом, где сидели силач-гренадер и веселые купальщицы из Майами.

Когда Арокле принес салатницу, десять сотрапезников завладели всем блюдом несмотря на то, что официант защищал его unguibus et rostris . [2]При этом, вырывая блюдо, он говорил:

– Блюдо одно на всех.

– Эй, потише там с фасолькой! – закричал от своего стола старик Джанни Джанни. – Вы тут не одни.

Но силач-гренадер, которому удалось завладеть спорным блюдом, не обратил на него внимания.

Тогда Джанни Джанни, поднявшись из-за стола, направился к ним, чтобы положить себе фасоли, прежде чем салатница подобралась к пределам его досягаемости. Заметив, как содержимое блюда исчезает под грубым натиском конкурентов, другие постояльцы пансиона прибежали со своими тарелками, и вокруг салатницы произошло одно из самых невероятных побоищ. Фасоль летела во все стороны, и каждый старался схватить, что мог. В дикой схватке сцепились Джанни Джанни и силач-гренадер. Последний, выворачивая руку старика, рычал:

– Брось фасоль, авантюрист!

Джанни Джанни намертво зажал кулак, а фасолины вылезали во все стороны сквозь щели между пальцев.

Синьор Афрагола побежал баррикадироваться в Дирекцию; там он стал кататься по полу, стеная:

– Теперь придется покупать еще килограмм фасоли!

Приход опоздавших несколько разрядил обстановку. Джанни Джанни вернулся на свое место и сказал, бросая испепеляющие взгляды на силача-гренадера:

– Черт бы вас побрал, а не желаете ли вызвать меня на дуэль?

Тем временем спокойствие восстановилось, и все вернулись на свои места. Силач-гренадер обратился к другим отдыхающим, избегая встречаться взглядом с Джанни Джанни:

– Если мы будем драться между собой, пиши пропало! Мы должны сохранять единство для борьбы с синьором Афрагола!

Все стали говорить, что он прав, исключая Джанни Джанни, которому было наплевать на подобные склоки. Этому человеку, жадному до удовольствий, всего хватало, чтобы вести королевскую жизнь. Что же до остального, ему было безразлично, даже если все пойдет в тартарары. Этот старый себялюбец сидел один за своим столом, попивая шампанское и наедаясь дополнительными блюдами.