Алексей Слаповский - Пыльная зима (сборник)

Лишь Елена Андреевна не хотела его смерти бескорыстно, по-супружески, по-человечески. Неделин видел это и был рад, что она постоянно рядом. От других посетителей все чаще отказывался и наконец попросил никого к нему не пускать, кроме лечебного персонала.

– Как же? А вдруг война? – спросила Елена Андреевна.

– Ну и что?

– Как же без тебя-то? Ты же председатель этого, как его… Комитета обороны.

– А какой с меня, полудохлого, толк?

– И то правда, – кивнула Елена Андреевна. Потом вздохнула: – А в общем, нам бы вместе помереть.

Она посмотрела на него печально, как бы даже завидуя: ты, мол, почти уже готов, а мне еще предстоит мучиться, и к чему эта отсрочка?.. Неделин почувствовал в себе странное тяготение, но сказал себе: ни-ни, не думай об этом, нельзя! Это же ужас – перейти в старушечье женское тело, это, может, еще хуже самой смерти, стоит только представить… – нет, нельзя и представить этого! – И он вскрикнул, увидев перед собой лежащего старика с ввалившимися глазами, старик тоже разевал рот, но беззвучно.

– Нет! – крикнул Неделин тонким женским голосом и потерял сознание.

Очнулся весь в поту, боялся открыть глаза. Решился это сделать лишь тогда, когда почувствовал себя лежащим. Увидел белое лицо Елены Андреевны.

– Что это такое было-то? – прошептала она.

– А что?

– Непонятное что-то. Показалось… Будто я как в обморок упала, как шибануло меня чем-то… Будто лежу как каменная…

– Ничего. Ты иди, отдохни. Я посплю.

– Поспи…

И настал момент, когда в Неделине все возмутилось: с какой стати он должен принимать на себя смерть, предназначенную другому? Он, если хотите, даже не имеет на это права – ни морального, ни юридического. Слишком ответственная смерть, слишком не по чину будут похороны.

И он отдал приказ: найти человека по имени Виктор Запальцев родом из Саратова и срочно доставить к нему. Указал приметы и возможное место пребывания: тюрьма.

Нашли не в тюрьме, а в психушке, быстро доставили к Неделину. Он потребовал, чтобы при их беседе никто не присутствовал.

Вид у мнимого Запальцева был лукавый и всепонимающий – как у настоящего маньяка.

Неделин сделал ему знак отключить телефон. Тот понял, отключил еще и радио, задумчиво посмотрел на провода пожарной сигнализации.

– Вряд ли… – сказал Неделин.

– А кто их знает! – сказал двойник. И рукой (как бы хвастаясь своей молодой силой) оборвал провода.

– Будем говорить, – сказал Неделин.

– Есть о чем?

– Без шуток у меня!

– Какой строгий! Ты не цыкай, ты мне никто и звать никак!

– Ты хоть понимаешь, что случилось? Понимаешь, что я – это ты?

– Я – это я, – мудро ответил двойник.

– Ты ведь сам виноват. Вспомни: ты посмотрел на меня, позавидовал, что у меня молодая красивая женщина, захотел стать мной – и стал.

– Но, однако, и ты захотел стать мной. Разве нет?

– Пора восстановить справедливость, – сказал Неделин.

– И всегда-то справедливость в таком виде, что ее восстанавливают! – воскликнул двойник. – Вот что: ищи дурака. Скоро у меня будет интересное удовольствие: смотреть по телевизору собственные похороны. Дикторы скажут, что умер великий сын великого народа. Объявят траур. Весь день – печальная музыка. Красиво! Увижу свою неутешную вдову. Фальшиво плачущих детей и внуков. Соратников, которые будут стоять с мрачными рожами, а один из них, председатель похоронной комиссии, уже будет предвкушать, как завтра он займет мой кабинет.

– Ты, оказывается, не такой уж дурак. Для пожилого человека мыслишь довольно остро. – Неделин постарался сохранить равновесие духа.

– Оттачиваю ум, – парировал бывший Главный. – Читаю мудрейшие книги. Ты читал «Тысячу и одну ночь»? Нет, ты не читал «Тысячи и одной ночи»! Несчастный человек!

– Перестань юродствовать! Ты говоришь: увидеть свои торжественные похороны. А разве ты не знаешь, что бывает потом? Восхваления в адрес покойника умолкают через неделю. Через месяц о нем забывают. Через полгода опять вспоминают – для того уже, чтобы упрекнуть в ошибках. Через год все чаще обвиняют в них. А через два-три года публично развенчивают, смеются, оплевывают прах. Хочешь это увидеть?

– Это уже ко мне не будет относиться.

– Как же ты можешь? Как у тебя хватает совести – открещиваться от самого себя?

– Невелик барин, и открещусь. Много книг еще не прочитано.

– И не будет прочитано! – придушенно закричал Неделин. – Ты света белого не увидишь! Я пока еще жив и имею власть! Через неделю тебя выкинут в тундре на снег на съедение росомахам!

– Пугай, пугай! – посмеивался двойник.

– Думаешь, не сделаю этого?

– Я бы не сделал. Я людей любил. Серьезно говорю. По-божьи: и хороших любил, и плохих любил. Все мы люди – и ничто человеческое нам не…

– Ты негодяй! Я сейчас вызову…

– Молчи, а то подушкой придушу. Не успеешь. Спокойно выйду, скажу, что ты велел меня пропустить, а себя некоторое время не беспокоить. Я буду нести впереди руку и говорить: «Ее пожал Он!» И это будет лучше всякого пропуска. Понял?

– Постой. Давай без эмоций. Почему ты вообще решил, что я умираю?

– Вижу. Чувствую.

– Пусть так. Но неужели ты сам не устал от жизни? Ведь ты старик.

– Я?

– Ты плохо выглядишь. Это закономерно. Через полгода ты окончательно одряхлеешь и умрешь. Бесславно! А тут… Ты не представляешь, как это все… Ты умираешь, да, но как государственный человек! Ты чувствуешь значимость каждого сказанного тобой последнего слова. Это откликается в людях болью и торжеством! Ты чувствуешь себя не просто умирающим человеком, а закрывающейся страницей истории. Пусть она будет перевернута, но ее уже не вырвать, не вычеркнуть!

В глазах двойника замерцало любопытство – как в густом тумане далекий огонек.

– Читать какие-то там книги – это хобби у тебя такое? – это многим доступно, – продолжал Неделин. – Но есть что-то, доступное лишь единицам, ради чего люди иногда идут на все. Жить Главным и умереть Главным – разве не манит эта судьба? Разве не хочется до конца, до последнего момента ощущать свое величие, свою значимость? И это, в конце концов, долг – священный долг, если хочешь. Разве ты не убежденный коммунист? Разве не готов был отдать всего себя делу партии до последней капли крови? Разве ты не клялся? А теперь получается – уклоняешься?

Двойник, слушая Неделина, только хмыкал – и даже не счел нужным ответить на глупые слова.

– Значит, в тундру? На мороз? На смерть? – спросил Неделин. – Этого тебе хочется?

Двойник привстал, но не знал он, что под рукой Неделина, прикрытая одеялом, – кнопочка в стене. Дверь тут же распахнулась.

– Ничего, ничего, – сказал Неделин, – это я случайно.

Дверь закрылась.