Алексей Саморядов - Праздник саранчи

Тренер, не понимая, почему все остановились, обернулся и тоже увидел Анну. Не узнавая, стал вглядываться.

— Чья-то мама? — спросил он детей.

Bсe молчали, улыбаясь.

— А ну тренироваться, клопы. Женщин не видели! — приказал тренер.

Он через зал подошел к Анне. Она сняла очки, улыбнулась ему смущенно. Снова навела очки.

— Не ждал? — спросила она. Мужчина покачал головой, взял за локти.

— Ты ко мне? — искренне удивился он.

Анна поцеловала его в щеку.

— Решила проведать, посмотреть, чем занимаешься.

— Понятно, — он повернулся к детям. — Так, клопы! За старшего остается Голубков. На-ка! — он снял с шеи свисток, надел на подошедшего крепкого мальчугана. — Не драться, не хулиганить! Через полчаса в душ и домой! Ясно?

— Ясно, Николай Степанович! — ответили пацаны радостно, хором, и кто-то из них успел дать соседу перчаткой в ухо.

Николай Степанович строго посмотрел в зал, но мальчик Голубков свистнул в свисток, громко приказав:

— А ну не балуй, не балуй, кони!

Николай, в пальто, накинутом поверх спортивного костюма, провел Анну в маленький пустой буфет. Сели за столик.

— Чего-нибудь будешь? — спросил он ее.

— Горячего, кофе или чай.

— Марина, тут гости ко мне! — крикнул Николай буфетчице. — Сделай чай или кофе, и мне принеси, по-наркомовски! С голосом-то что? — спросил он, глядя Анне в глаза.

— Все, вроде кончился, — ответила она улыбаясь.

— Да слышал, слышал. Мы люди маленькие, но и до нас доходит — Москва.

Буфетчица принесла стакан чая, конфет на блюдце. Николаю поставила полстакана водки, бутерброд на тарелке.

— Пьешь? — спросила Анна.

— Старый, — улыбнулся он. — Кровь не греет, руки-ноги не гнутся, в общем-то пью, как придется… С Костей-то вы серьезно разошлись, или как?

— Насмерть, — сказала Анна, усмехнувшись. — Как Том и Джерри. И голос подвел, решила вашим делом заняться, менеджером буду. Нет у тебя чего-нибудь хорошего? Чтоб боец был хороший, пусть и неизвестный.

— Ой, хитришь баба. Ой, хитришь! Это же не спорт, не олимпиада, тут деньги нужны, страшные, а разориться за час можно! Дело богатых людей, сама знаешь. Даже если б у меня был боец, то денег не было бы выставить его, но даже и были б деньги, бойца нет. Костя, он пока лучший, вроде как профессор математики в этом деле. Злой, на том и стоит. Кого я знаю, те не будут с ним биться или продадут тебя, и не узнаешь. Суки, а не боксеры пошли, а я вот пью, так-то! — он разом выпил водку, подышал, отложив кусок хлеба. — Не связывайся ты с этим делом, мой совет тебе.

— Есть у меня деньги, на ставку хватит, — сказала Анна с тихой решимостью.

— Вот и побереги их. Да у них ставка до пятидесяти тысяч выросла! Мыслимое ли дело, такие деньги бросать, а за что?

— Значит, нет такого бойца, говоришь?

— В Москве нет.

— А где есть? — придвинулась Анна. — Я все равно не отступлюсь.

Николай вздохнул.

— В Крым езжай, есть там у меня один знакомец, — заговорил он снова. — Если согласится, то, может, что и выйдет.

— А ты говоришь, нету, — улыбнулась Анна.

— Я говорю, брось, вот что я говорю! Потому как друг тебе, и денег мне твоих жалко, не на улице нашла, вот что я говорю!

— Поеду я, — уже как бы себе, подводя итог, сказала Анна. — Вот еще скажи, если будет боец, ты возьмешься со мной это дело сделать? Тренером моим будешь?

— Не знаю. — Николай смотрел ей в глаза. — Думал, уж не увижу тебя, не придется… Там видно будет, пока еще нет кому и биться. Зацепило тебя, ну пиши адрес, — Николай, вздохнув, достал из пальто блокнот…

Самолет оторвался, от бетонной полосы и сразу, задрав нос, стал набирать высоту.

Анна, откинувшись в кресле, все так же в черных очках и платке, смотрела в иллюминатор. Улыбаясь, подошла стюардесса, держа в руках букет цветов.

— От нашего экипажа, — сказала она весело. — Приятного полета, Анна Алексеевна!

— Спасибо, — Анна взяла цветы и, легко вздохнув, снова отвернулась к окну.

Михаил, худой, крепкий мужчина лет тридцати пяти, с плоским, разбитым лицом, коротко стриженный, сгоревший на солнце до пепла, весь из мышц, скрученных в веревки, стоял посреди двора под чистым, без облака, небом. Дом, сложенный из грубых каменных блоков, с трех сторон окружали горы, с четвертой, вниз по склону тянулся виноградник. Внизу лежал город, за ним безбрежное море.

— Три года строил, — говорил Михаил, показывая Анне дом. — В горах рубил камень, в тачку и сюда. Поле от камня очистил, смотрите, земля — перина, пять гектар… Счас винограда еще мало, но года через два, тонны четыре, не меньше будет. Счас, так еще, но и вино немного жмем, и водку варим!

Во дворе, под деревом стоял стол под белой скатертью. Жена Михаила носила из дома посуду, накрывала стол. Двое маленьких детей, мальчиков, внимательно смотрели на Анну, спрятавшись под крыльцо, о чем-то шепчась.

— Свиней имею, — продолжал Михаил. — Пять штук. Боевые свиньи, а знаете, Анна Алексеевна, и не кормлю их, доски едят! Что доски, и на собак нападают, верите, сала ни грамма нет, чистое мясо! Овец держу десяток, в горах пасутся. Чего мне еще надо? Солнце есть, дом есть, жена — хохлушка, дура, сам подбирал, как соловей, дети — пацаны! Ничего более не желаю. А мужа вашего я бил, его бить можно. Он нахальный, но бить можно, тут все дело в терпении, в деликатности. Бил, бил… — повторил Михаил, опустив голову, уперев руки в бока. — Да теперь уж весь вышел, обабился. Куда я от хозяйства, добрый стал, — он усмехнулся. — Да идемте к столу. Держу вас тут, болтаю, счас обедать будем. Таких-то гостей и не придется, может, увидеть никогда.

Он подвел Анну к столу, усадил, подвинув кресло:

— Скоро? — крикнул жене.

— Зовсим трохи, зараз! — ответила та по-украински.

— Значит, зря я прилетела, не уговорить мне вас, — сказала Анна с сожалением.

— Выходит так, — сказал Михаил.

Его жена поставила на стол бутылку вина и бутылку водки. Стала накладывать в тарелки куски горячего обжаренного мяса.

— Вино домашнее, сам жал, водка тоже, — предложил Михаил.

— Давайте водки, — согласилась Анна — Больно у вас все хорошо. Так и живите. Что деньгами вас соблазняла, все это глупость, за ваш дом! — она чокнулась с Михаилом.

Они выпили. Жена Михаила стояла в стороне, что-то пекла на летней печке.

— Я уж не знаю, чем вам помочь, — Михаил грыз мясо.

— Ходил я тут в школу бокса, смотрел, так себе, средне. Для драки родиться нужно, любить надо это дело. Это как с собаками, только собак вывести можно, специальную породу. А людей не разводят, какие есть, такие и есть. Тут азарт нужен, — рассуждал он. — Такое понимание, что и объяснить нельзя… Вот что, — он отодвинул тарелку. — Поедем в одно место, посмотрим, может, и выйдет что. — Он встал, задумавшись. — А ну, жена, собери-ка нам в дорогу, отъедем мы ненадолго.