Ольга Степнова - Миллиметрин (сборник)

Свет вымотался, устал. Была уже ночь, когда они с Андрюхой брели по проспекту.

– Я так люблю её, – бормотал Свет. – Так люблю! Просто задыхаюсь от того, что не могу видеть её, когда захочу, говорить с ней! Я не могу жить больше с этим грузом! Кто писал, что «любовь – это давление в сто тысяч атмосфер», не помнишь?

– Нет. Не помню.

– Вертинский, кажется. Точно, Александр Вертинский. Он всё знал про любовь, потому что был поэтом от бога. А я… я устал жить под этим давлением, я ни строчки не могу написать, ни слова… Я думаю только о том, что меня для неё нет и никогда не будет. Особенно после того, что произошло.

– Да что произошло—то? Что?! – возмутился Пивоваров. – Ничего такого ужасного не случилось. Наоборот! Да Валька наверняка в тебя втюрилась, как только увидела, что тебя скрутили гаишники! Это же круто! Блин! На такой успех мы и рассчитывать не могли!

– Слушай, – Свет вдруг резко остановился и потёр ещё болевшую от ментовских зверств руку. – А ты не специально мне этот «успех» подстроил?

– Да ты что?! – заорал Пивоваров. – Я бы тебя предупредил! Я до такого и додуматься бы не смог! Просто я не успел сказать братцу, что машину его взял, вот он шухер и навёл. А Валька теперь сама к тебе подкатит, вот увидишь!!

Но прогнозы Пивоварова не сбылись.

Валентина и не думала подкатывать к Свету.

Более того, при случайных встречах в коридорах университета, она смотрела на него насмешливо, фыркала и тут же начинала нашёптывать что—то на ухо подружкам.

Свет был в отчаянии. Он похудел, осунулся, почти перестал есть, а в одну из бессонных ночей написал поэму. Поэма казалась ему гениальной, прочувствованной, написанной слезами и кровью. Он даже прочитал отрывок Пивоварову, но тот не понял, не оценил, и в ответ выдал с десяток никудышных рецептов как обратить на себя внимание Валентины. Свет, наученный неудачами, все его фантазии решительно отмёл. Особенно ту, что неплохо было бы Вальку «тупо поймать и тупо начать домогаться прямо на грязных ступеньках в подъезде».

– Бабы это любят, – пояснил сбрендивший от бесплодных попыток помочь другу Пивоваров.

Случай обратить на себя внимание Валентины представился сам собой.

Великолепный, отличный случай, не требующий глупых инсценировок и идиотских подстав.

В конце месяца праздновали юбилей старейшего преподавателя университета Ирины Витольдовны Штольд. Несмотря на преклонный возраст, она до сих пор преподавала на филфаке теорию литературы.

Праздновали в актовом зале, накрыли большой фуршетный стол и народу набилась тьма тьмущая – попробовать халявных бутербродов и дармового шампанского. Когда праздник уже подходил к концу, Свет, которого на торжество затащил Пивоваров, увидел у стола Валентину. Как она здесь очутилась, Свет не понял, ведь Валентина училась на биофаке и к теории литературы отношения не имела. Наверное, её сюда привела подруга.

Кровь отлила от лица. Свет понял, что должен немедленно выйти из зала, иначе он не выдержит напряжения и упадёт без чувств здесь же, среди смеющейся, жующей, выпивающей и празднующей толпы.

На Валентине было зелёное платье с отливом, красиво облегающее фигуру и сапоги на высоких каблуках, которые делали её ещё стройнее и выше. Волосы рыжей гривой падали на плечи и спину, они отливали медью и золотом, волновались при каждом повороте её головы. Свету аж дурно стало, до чего она была ослепительна и блистательна, до чего она была хороша!

Свет ринулся к выходу. Но неожиданно его за руку схватила сама Ирина Витольдовна, сидевшая в высоком кресле, словно королева.

– Светик, почитай для меня что—нибудь, – попросила она Фролова и сунула ему в руку микрофон. Свет был её любимым студентом. Она знала, что он пишет стихи.

– Минуточку внимания! – крикнула Ирина Витольдовна всем. – Сейчас Свет Фролов будет читать стихи собственного сочинения! Мне очень нравится то, что он пишет! Это очень талантливый мальчик!!

– Иди! – подтолкнул Света в спину Пивоваров.

Свет понял, вот он – триумф!

Он поднялся на сцену и прочитал поэму.

Он не видел зала, не видел Валентину, потому что закрыл глаза. Но он точно знал, он был уверен – эти минуты даны ему для триумфа.

– Браво! – крикнула Штольд, когда он закончил, и захлопала узловатыми сухими ладошками.

Её поддержали вежливые, жидкие аплодисменты.

– Бис! – заорал Пивоваров и засвистел в два пальца.

Свет не стал кланяться, ему это было не нужно. И аплодисменты ему были не нужны. Он и без них знает, что он талантлив, нет, – гениален.

Спускаясь со сцены, он оступился немного, чуть не упал, но его это не смутило. Все гении немного рассеяны и слегка неуклюжи.

Валентина стояла внизу, у сцены, смотрела на Света, хлопала в ладоши и улыбалась. Рыжие кудри вибрировали в такт её хлопков, а нежный подол её платья слегка коснулся брюк Света. Пол поплыл у него под ногами от этого прикосновения. Он легонько ей поклонился. Только ей, а не всему залу.

– Свет, – представился он. – Свет Фролов.

Валентина засмеялась и перестала хлопать.

– Я поэт, зовусь я Светик, от меня вам всем приветик! – сказала она и опять засмеялась волшебным переливчатым смехом.

Свету показалось, что он неправильно её понял.

– Что?! – глупо переспросил он.

– Я поэт, зовусь я Светик! – закричала какая—то пьяноватая девчонка, стоявшая рядом с Валентиной.

Свет выскочил из зала. Он убежал и даже Пивоваров не смог его догнать.

С тех пор в нём прочно поселилась уверенность в своей глупости и никчёмности. Он – ничтожество, и это – непреложная истина. Недолго переболев этим ощущением, Свет ударился в другую крайность – решил, что всё—таки он непризнанный гений. И то и другое было невыносимо в букете с нечеловеческой болью, терзавшей его неокрепшую душу из—за неразделённой любви.

Свет всерьёз стал задумывать о том, каким способом ему уйти из жизни. Потому что жить под давлением в сто тысяч атмосфер стало невыносимо. Казалось – лучше уж умереть.

Он думал, думал и – наконец, придумал.

Ночью, когда полная луна будет висеть в чёрном небе, он откроет окно и шагнёт с высоты седьмого этажа. Это мужественно. Красиво. Романтично. Трагично.

Его стихи издадут посмертно. А она догадается, что является виновницей его смерти. И до конца жизни ей не будет покоя.

Потому что она погубила гения.

Самоубийство было назначено на послезавтра. Именно послезавтра должна была случиться полная луна.

Решение было окончательным и бесповоротным.

«Я поэт, зовусь я Светик, от меня вам всем – приветик!» – это был текст предсмертной записки, написанной им заранее.

За день до назначенного срока к нему пришёл Пивоваров и заявил:

– Фролов, хватит киснуть! Свет клином не сошёлся на твоей Вальке! – Андрюха расхохотался, довольный своей шуткой и повторил: – Свет не сошёлся! Одевайся, пойдём! Братец сегодня тусню у себя дома собирает. Там такие тёлки будут!