Тимофей Ермолаев - Моха и другие

Гай Легурт нахмурился. Вильхельм Бастард метнул недобрый взгляд.

— Нет, ну что ты! — захихикал епископ, жирное дряблое тело затряслось, словно студень. — Мы эту войну выиграем . И, надеюсь, с твоей помощью.

— Ваша святость, Вы что-то перепутали.

— А третьи говорят, что аптекарь Микаэль Панакес из города Хорбурга — не кто иной, как Эль Сабуб, упоминаемый в старинном манускрипте “De muscis”.

— Чушь! — вырвалось у Панакеса. — Не существует никакого Эль Сабуба. А эта рукопись, о которой вы говорите — подделка.

— Ещё у нас есть свидетельство Гамли из Квентовица, записанное перед его смертью…

— Советую не делать резких движений, — раздался звучный голос герцога. — На тебя, Панакес, нацелено пять самострелов, а кроме того — пистолет у меня в руке.

— Пули не сделают меня более сговорчивым, — резко ответил аптекарь.

— Я осыплю тебя золотом, Эль Сабуб, — Гай Легурт отложил пистолет на стол, рядом с серебряным блюдом и бокалами. — Ты сможешь закрыть свою аптеку и больше не помогать людям, которых на самом деле, насколько я знаю, ты недолюбливаешь.

— Я никогда ничего не делал ради денег…

Вильхельм снова начал нашёптывать, герцог бросил многозначительный взгляд на епископа.

— Именем твоего хозяина заклинаю тебя, Эль Сабуб! — завопил вдруг епископ Валериус, соскочив с кресла. Уж никак нельзя было заподозрить в нём такой прыти. Перед собой он выставил какую-то книгу в переплёте из чёрной кожи. И это явно было не священное писание.

В то же мгновение вскочил и аптекарь.

— Прекратите! — крикнул он. — Нет у меня никакого хозяина! Нет у него никакой власти надо мной!

Изумрудные глаза Панакеса яростно сверкали, и так большие от природы, сейчас они стали ещё больше. Ноздри аптекаря трепетали от гнева. Епископ Валериус, надо сказать, при вспышке аптекаря порядком струхнул, книга в его руках дрожала.

— Спокойно! — сказал Гай Легурт. — Договоримся по-хорошему.

— Не думаю, что у Вас есть то, что Вы могли бы предложить мне, Ваша светлость, — аптекарь вновь сел, но во всей его позе чувствовалось напряжение.

Епископ налил себе вина в кубок и крупными глотками осушил его.

— Разве? — герцог сделал удивлённый вид. — Я вот вижу перед собой две чаши весов. На одной — твоя, Панакес, спокойная жизнь, семья, дети, благополучие, идиллия, одним словом. На другой — твоё очередное изгнание, твоё имущество уйдёт в мою казну, твоя невеста станет моей наложницей…

Аптекарь побледнел.

— А потом, когда она мне надоест, я её убью, — добавил Гай Легурт.

Епископ зачавкал сочным яблоком, делая вид, что происходящее здесь его не касается. «Флёр, Флёр, Флёр!» — звучало в голове у аптекаря. Как же он мог забыть о том, что есть на свете человек, ради которого он готов на всё! Который любит его и которого любит он сам!

— И какая чаша перевесит — зависит от тебя. Всего лишь маленькая услуга… — закончил герцог с кривой ухмылкой.

— Меня зовут не Эль Сабуб, — тихо и медленно проговорил аптекарь. — Меня зовут Микаэль Панакес.

Улыбка сошла с лица герцога, однако появилась вновь, когда он услышал:

— Что я должен сделать?

Вчетвером они прошли в другую комнату, поднялись на чердак (Вильхельм Бастард предварительно отпирал внушительного вида замки на дверях и решётках) и оказались в алхимической лаборатории. Колбы, реторты, перегонные аппараты и многое другое — всё было так знакомо аптекарю. И в то же время от всего этого веяло запахом смерти и гнили.

— Вы хотите, чтобы я отравил колодцы Вальбурга? — устало переспросил Панакес.

— Разве это так сложно? — герцог улыбнулся. — После этого городские ворота откроют, и жители сдадутся на мою милость. Даю тебе слово, никаких показательных казней не будет. Небольшая контрибуция, удовлетворение моего честолюбия — большего мне не надо.

— Уверен, Панакес, у тебя в кладовках множество отравляющих веществ, — сказал епископ Валериус, натягивая на руки длинные резиновые перчатки, — но у нас есть кое-что особенное…

И он достал из стального шкафа колбу. Совсем небольшая колба, содержимое которой осветило комнату ядовитым жёлто-зелёным светом.

— Осторожно! — вырвалось у герцога, когда аптекарь словно во сне протянул к колбе руку.

— Но… это не просто яд… — выдавил из себя Панакес. Тёмная тень пробежала по его лицу.

— Главное — чтобы жители Вальбурга испугались, чтобы их обуяла паника. Нет никакой нужды убивать их, — заскрипел епископ Валериус.

— И тем не менее… умрут многие…

Нервная дрожь охватила аптекаря. Герцог и епископ с нескрываемой радостью наблюдали за отчаянием Панакеса.

— Я не знаю… — бормотал он. — Я не хочу думать об этом…

— Сделай это, Панакес, — сказал герцог. — Я буду тебе благодарен до самой смерти.

— Смерть, да, — сказал аптекарь.

Он пришёл в себя.

— Я вижу, что вы хорошо постарались, — произнёс он уже более спокойным тоном.

А затем он поднёс колбу ко рту и опрокинул её. Сияющая зелёная жижа полилась прямо ему в рот. Гай Легурт, Валериус и Вильхельм Бастард поспешно схватились за тряпки, пропитанные каким-то раствором и закрыли ими свои носы. Панакес допил жижу, в каждой капле которой затаилась ужасная смерть, осторожно закрыл колбу и вернул её епископу.

— До встречи, — сказал Панакес и подпрыгнул в воздух.

Через минуту из чердачного окна вылетела маленькая муха.

Пошёл снег.

Вальбург спал. Никто не заметил крошечной мухи, которая вдруг решила полетать в декабрьскую холодную пору. Никто не заметил тёмной тени, склонившейся над главным колодцем Вальбурга. Из этого колодца вода по медным трубам расходилась по всему городу.

Близилось утро. Тяжёлое, свинцовое зимнее утро. Прошла смена караула.

Панакес стоял на башне Вальбургского замка и смотрел вниз, на город. Скоро там начнут умирать, а виной всему этому будет он. Выглядел аптекарь плохо. Его лицо покрылось тёмной жёсткой щетиной, рот искривился в чудовищной гримасе. Его костюм порвался и испачкался. Только сейчас он заметил, что дрожит от холода. Пора было возвращаться домой. Ничего не оставалось, кроме как вернуться, забыть об этом кошмаре, встретиться с Флёр, отдать последние распоряжения по подготовке к свадьбе.

— Что ж, пора… — прошептал он.

— Морт? — вдруг прозвучало за его спиной. — Морт!

Панакес замер, у него не осталось сил на то, чтобы оглянуться.

— Морт, это ты? — женщина подошла ближе.

— Фелиция… — слетело с его помертвевших губ.

— Ты узнал меня! — широко улыбнулась она.

«Сколько же мы не виделись? — подумал Панакес. — Двадцать, тридцать, сорок лет? Я не успеваю следить за временем, оно летит так стремительно…»

Женщина по имени Фелиция действительно была уже немолода. Голова её была посеребрена сединой. Когда-то она была очень красива, но годы взяли своё. Однако благородство черт даже время не смогло отнять.