Майкл Каннингем - Избранные дни

Дрон снова заговорил. Маркус непонимающе на него посмотрел. Новый дизайн не во всем пошел дронам на пользу — эти блестящие голуби работали со сбоями, иногда было невозможно понять, что они говорят. Дрон повторил сказанное. Повисло молчание. Маркус стоял в своем черном наряде и массивных сапогах, в воздухе перед ним бил крыльями золотой летучий сыщик а вокруг постепенно сгущались сумерки.

Дрон еще что-то сказал. Саймон улавливал ритм, но не понимал значения слов. Маркус опустил взгляд, будто читая надпись на земле у себя под ногами.

Мгновением позже он бросился бежать.

«Нет! — воскликнул про себя Саймон. — Только не беги! Все, что угодно, только не это. А если все-таки пришлось бежать, то только не в мою сторону».

Маркус бежал в сторону Саймона.

Козел ты, Маркус, трусливая куча металлолома! Пустышка, прикинувшаяся человеком! От этого будет только хуже.

Дрон завис не месте. В нем что-то заело? Или кто-то в штаб-квартире Инфинидота советуется с начальством?

Дрон описал дугу и устремился за Маркусом.

— Стоять. Не бежать, — скомандовал он.

Маркус бежал к Саймону.

Дрон выстрелил. Вещь совершенно невообразимая — при первом контакте они никогда не стреляют. Вырвавшийся из дрона ярко-красный луч отсек Маркусу правую руку по самое плечо. Саймон не пошевелился. Рука упала. Она лежала на земле, плечевой сустав, на который пришелся выстрел, дымился, пальцы конвульсивно сжимались. Маркус не замедлил бега. Дрон опять выстрелил. На это раз он дал промах и испепелил молодое деревце в трех шагах левее Маркуса. Маркус успел пробежать еще несколько ярдов, прежде чем дрон очутился прямо у него над головой. Он открыл беглую пальбу, испуская лучи с интервалом в доли секунды. У Маркуса отвалилась вторая рука, потом левая нога. Несколько секунд он прыгал на одной ноге, из обрубленных плеч шел дым. Он посмотрел на Саймона, но не пытался заговорить, ничем не выдал, что они знакомы, — посмотрел безразличным взглядом постороннего. И, наконец, упал.

Он лежал ничком. Дрон отсек ему вторую ногу. Теперь от него оставались только туловище и голова. Он не издавал ни звука. Дрон завис в двух футах над тем, что еще недавно было Маркусом, посылая вниз луч за лучом. Он выжигал плоть, пока от Маркуса не остался лишь серебряный цилиндр, шейным суставом присоединенный к серебряному шару головы, чуть большему, чем мяч для софтбола, на котором еще висел клок Маркусовых волос. Остов дымился на траве. Запах раскаленного металла смешивался с запахом хлорофилла. Руки и ноги, все еще бьющиеся в судорогах, все еще облаченные в плоть, валялись вокруг, как впопыхах сброшенная одежда.

Саймон не двигался с места. Дрон тоже на несколько секунд замер, снимая на видео плоды своих трудов. Потом он сфокусировал объектив на Саймоне и, звеня крыльями, завис прямо у него перед лицом.

Дрон сказал:

— Жваш параб мы?

— Что? — переспросил Саймон.

Кто-то в штаб-квартире подрегулировал звук.

— У вас проблемы?

Голос был вполне человеческим, но ему искусственно придали механическую интонацию — для пущей футуристичности.

Саймон ответил:

— Я понимаю широкие сердца героев, нынешнюю храбрость и храбрость всех времен.

Черт. Возьми себя в руки.

— У вас проблемы? — повторил свой вопрос дрон.

— Нет, — ответил Саймон. — Все в порядке.

— Вы работаете?

— Да, в «Опасных встречах».

— Удостоверение есть?

У Саймона удостоверение было. Он предъявил его дрону. Тот направил на удостоверение объектив.

— Продолжайте работать, — сказал он.

Саймон послушался. Отойдя немного, он все же рискнул мельком оглянуться на дымящиеся останки Маркуса. От них исходило неяркое свечение, а сверху кружил дрон, запечатлевая их на видео. И Маркус, и Саймон и все остальные были, в конце концов, одинаковы — плоть, покрывающая титановый скелет. Снять эту плоть не сложнее, чем шапку взбитых сливок Большим и указательным пальцами Саймон бережно сжал свой бицепс. Внутри был блестящий серебристый стержень. Маркус, по сути, был сновидением собственного скелета. Саймон тоже.

Он сказал:

— Проклят тот, кто разрушит или осквернит живое человеческое тело. [41] Саймон, в отличие от других героев, цитирует и те строки, которые не входят в канонический корпус «Листьев травы».

Он надеялся, что дрон его не слышал.

Саймон направился к своей обычной скамейке на берегу пруда и сел. Было без четверти семь. Ему уже следовало выходить на встречу со своим первым на сегодня клиентом. Но вместо этого он сидел на скамейке и смотрел исподлобья на стайки туристов, которые боязливо проходили мимо под окрики гида, оглядываясь на Саймона, подталкивая друг друга локтями, — кто поплотнее, кто пожилистей, но все средних лет (молодежь не слишком-то стремилась в Старый Нью-Йорк), среднего достатка (у богатых город тоже не вызывал особого восторга), жаждущие впечатлений, глазеющие по сторонам, крепко держащиеся за сумки и за супругов, в практичной обуви на ногах, разношерстный люд — далеко не героического склада, но зато живой. Все они были живыми.

Саймон, строго говоря, живым не был. И Маркус тоже.

А теперь Маркус отправился туда, где оба они пребывали пять без малого лет назад, когда были ничем. Когда их еще не изготовили. Что же ушло вместе с Маркусом? Плоть и провода, набор микросхем. Никаких воспоминаний об улыбке матери и голосе отца; ни собаки, ни любимых игрушек, ни проведенных на ферме каникул. Только сознание, которое возникло вдруг и сразу на фабрике в окрестностях Атланты. Внезапно зажегшийся свет. Ощущение чего-то, что восстало из тьмы полностью оформившимся и стремилось продолжаться. Так, на удивление сильно, действовал чип выживания.

Теперь Маркус был ничем, ничего не хотел, и на мире вокруг это никак не сказалось. Маркус был окном, которое открылось, а потом закрылось. Вид из окна никак не зависел от того, открыто оно или закрыто.

Саймону было пора встречать семичасового клиента. Но тут появилась она — надианка с двумя белобрысыми детьми. Он решил в последний раз перемолвиться с ней словом.

Сегодня у мальчика в руках была какая-то игрушка, что-то блестящее и явно более интересное, чем камешки под ногами. Он носился кругами, размахивая над головой своей золотистой штукой. Девочка приплясывала за ним следом, требуя дать ей поиграть тоже, но мальчик, понятное дело, не давал.

Когда компания приблизилась, Саймон сказал:

— Привет, Катарина.

— Бочум, — ответила она.

Ему хотелось что-нибудь ей сказать. Но что? Может быть, только то, что они больше никогда не увидятся. Завтра в парке на его месте она застанет уже совсем другого человека. Поймет ли она, что это не он? Кто знает, может, для надиан все люди на одно лицо? Вдруг она скажет «бочум» тому другому, думая, что здоровается с Саймоном?