Майкл Каннингем - Избранные дни

Саймон сбросил тяжелые ботинки. Стянул через голову пропахшую потом футболку и закинул ее в угол. Усевшись на откидную кровать, отхлебнул жгучего напитка.

На видеофоне было оставлено сообщение.

— Говори, — сказал Саймон.

На экране появилась размытая физиономия Маркуса. Правильно. А кто еще мог ему звонить?

По уменьшенному бледному лицу Маркуса пробегали волны. Хорошо бы завести видеофон с разрешением получше. Хорошо бы завести еще много разных вещей.

— Я Никто. А ты — ты кто? Может быть, тоже Никто? [34] Начальные строки стихотворения американской поэтессы Эмили Дикинсон (1830–1886). Перевод В. Марковой. Позвони, когда придешь, — сказал рябящий Маркус и исчез в снопе искр.

Саймон произнес.

— Маркус.

Видеофон замурлыкал, набирая номер. Маркус ответил на втором гудке. Он снова появился на экране, на сей раз подвижный и в несколько лучшем качестве.

— Привет, Саймон, — раздалось с экрана.

Маркус еще не снял рабочий костюм — ботинки, черную майку и куртку — и не смыл карандаш с подведенных глаз. Образцом для него стал откопанный в архивах Инфинидота образ Кита Ричардса [35] Кит Ричардс — гитарист группы «Роллинг стоунз». — Маркусу, правда, досталась только его внешность, но не деньги. Саймон поначалу хотел выглядеть, как выглядел больше сотни лет назад, в «Заводном апельсине», Малкольм Макдауэлл. [36] Малкольм Макдауэлл — исполнитель главной роли в фильме Стенли Кубрика «Заводной апельсин» (1971). Но ему не позволили, и он, просмотрев кучу допотопного видео, остановился на Сиде Вишезе, [37] Сид Вишез — музыкант панк-группы «Секс пистолз». но только с прической как у Стивена Морриси. [38] Стивен Морриси — английский автор поп-песен и певец. Носит прическу с коком.

— Я славлю себя, и что я принимаю, то примете вы. Как прошел вечер?

— Как обычно. Слушай, мне показалось, что сегодня за мной наблюдал дрон.

— Да?

— Я не совсем уверен. Но да… Клянусь, он завис надо мной и висел почти минуту.

— Может, его интересовал не ты? Где это произошло?

— У летней эстрады.

— У летней эстрады их всегда много. Там же палаточный лагерь. Сам знаешь, они проверяют, не затесались ли туда надиане.

— У меня просто возникло ощущение. И все.

— Хорошо, но тебе не кажется, что чувства у тебя в последнее время… как бы это сказать?.. чрезмерно обострены?

— Надеюсь, в этом-то все и дело. Но у меня такое ощущение… Уже пару дней… Я просто не говорил.

— Я доволен — я смотрю, пляшу, смеюсь, пою.

— Можешь без этого?

— Сам знаешь — не могу.

— Я начинаю задумываться, — сказал Маркус. — Не ерунда ли это все про двадцать первое июня? В Старом Нью-Йорке стало слишком опасно. За нами здесь слишком плотно следят.

— Следят за надианами и туристами. Грязные без пяти минут проститутки мало кого интересуют.

— И все же…

— Марк осталось всего несколько дней.

— Наверно, нам пока не стоит видеться.

— Не говори так.

— Саймон, мы под подозрением.

— Вслед за расставанием новая встреча, новая уплата и новый заем.

— Прошу тебя, сосредоточься.

— Мне, Марк, будет одиноко без тебя. А тебе — без меня.

— Понимаю… Просто подумал…

— Предпочитаю рисковать, но вместе с тобой. Знаешь, выпей-ка стаканчик-другой «ликвекса» и немного отдохни. А потом давай вместе позавтракаем.

— Во «Фреддис»?

— А где еще?

— Отлично. В два?

— В два.

— Спокойной ночи.

— Приятных сновидений.

Маркус дал отбой и растворился в дрожащей серебряной пыли.

Саймон допил «ликвекс» и налил еще. Правда ли, что Маркус принимает все чрезмерно близко к сердцу? Он стал каким-то больно нервным. И все же… Старый Нью-Йорк опасней любого другого места — тут не поспоришь. Но где еще можно без лишних расспросов, так просто, по-быстрому заработать немного иен.

Бутылку «ликвекса» Саймон опорожнил наполовину. Напиток погрузил его в кипящие, пронизанные кошмарами сумерки, которые сходили за сон. Ему снились люди, молча и степенно погружающиеся в реку. Ему снилась женщина, носящая на шее тайну.

В половине второго он убрал кровать. Облачился в нательную оболочку, надел свою повседневную одежду: «ливайс», «пума», темно-серая футболка с логотипом CBGB. [39] CBGB — легендарный нью-йоркский музыкальный клуб (название расшифровывается как «Кантри, БлюГрасс и Блюз»). Существовал с 1972 года, закрыт осенью 2005-го. В Старом Нью-Йорке требовалось при любых обстоятельствах одеваться в духе эпохи. Это было оговорено в контракте.

Восточная Пятая улица была полна исполнителей и тех, кто приехал на них поглазеть. Панки прогуливались в своих устрашающих прикидах. Сидя у подъездов, судачили старушки. Рондо, изгой из дневной смены, произносил бессвязные тирады у витрины цветочного магазина. Посередине квартала из туристического ховерпода выгрузился батальон китаёз. Саймон торопился во «Фреддис», лавируя между туристами. Кое-кто снимал его на видео, но не он был главным объектом внимания. Он был просто одним из обитателей Ист-Виллидж, обыкновенным статистом. Кругом было полно куда более экзотических персонажей. Кому какое дело до стареющего музыканта, когда тут же прогуливаются девицы с розовыми шевелюрами и змейками, обернутыми вокруг шеи, когда безумный старик в прожженных лохмотьях пронзительно пророчит низвержение священного огня и пришествие бога-насекомого?

В этот час народу во «Фреддис» было немного. Маркус уже ждал Саймона за дальним столиком, ссутулившись над двойным эспрессо. Хорхе, которого на работе — с десяти до четырех — звали Фредди, ехидно пожелал Саймону доброго утра, хотя дело происходило в два часа дня. Он поставил перед Саймоном кофе латте прежде, чем тот успел устроиться за столиком. Хорхе был симпатичным парнем, еще вполне молодым. Что заставило его играть роль Фредди в не самые бойкие часы, сыпать подколками и язвительными шуточками? За этим наверняка стояла какая-нибудь история. Подобные истории сводились обыкновенно к неудаче где-нибудь в другом месте и переезду в Старый Нью-Йорк — ненадолго, только чтобы слегка подзаработать. У многих исполнителей такое временное пребывание растягивалось на двадцать, а то и больше лет. Кое-кто из них окончательно вжился в образ своего персонажа, не выходил из него ни днем ни ночью и даже поменял имя.

Маркус выглядел неважно. Он вцепился в кружку с кофе, как будто это был его единственный друг.

— Привет, старик — сказал Саймон. — Тебе полегче?

Маркус, казалось, пытается подавить отрыжку. Шея напряглась. И тут он выдал:

— Я не остановилась — нет — остановилась Смерть. [40] Перевод Б. Львова.

Произнеся эти слова, Маркус стыдливо огляделся вокруг.