Алексей Швецов - Лохless. Повесть о настоящей жизни

Алла говорила о срочных делах и момент моего визита ограничила временными рамками. Но я не могу, не хочу терять и убивать время. Я спешу к ней. Переодевшись, смотрю на себя в зеркало. Свежий, чисто выбритый, лощеный чувак смотрит на меня, словно модель с обложки глянцевого журнала «А ну-ка с девушкой!». Я оцениваю зазеркального чувака, и он мне реально нравится. Только потухший взгляд его глаз выдает в нем не молодого успешного чела, а мудрого старца, родом из далекого прошлого века.

На мой настойчивый звонок в дверь долго никто не отзывается. «Может, спит?» — думаю я, так как четко знаю, что Алла дома (минуты три назад я звонил ей на городской номер и слышал ее голос). Я начинаю стучать по дверной обшивке ногами и руками, пытаясь ее разбудить.

– Алла, открой! — кричу я со смехом в замочную скважину. — Твой серенький воробушек прилетел!

Никакой реакции. Кусок подозрений шевелится в моей, отравленной желчью утробе. Сладким ядом химической интоксикации он разливается по всему организму и кровеносной системе, достигая сердца.

– ОТКРЫВАЙ!!! — уже без малейших признаков смеха кричу я на весь подъезд.

Я принимаю решение взломать эту дверь, эту перманентную преграду на пути к горькой правде. Реально разбегаясь со скоростью гоночного болида, я тупо несусь вперед — плечом к двери с номером тринадцать. Да, да, именно тринадцать! Но мне не до суеверий в эту минуту. Я набрал приличную скорость, и меня не остановить! У самой двери я четко вижу, что она начинает открываться перед самым моим носом. Тщетно пытаюсь остановиться, но я неудержим. Силой удара отшвырнув от двери удивленную девушку, я пролетаю весь ее коридор и тупо врубаюсь в дверь туалета.

– Господи, ты так в туалет захотел? — недовольно спрашивает Алла, потирая ушибленный лоб. — Я не знаю… ну сходил бы на улице или в лифте. Все так делают, а не ломают двери. Влетел, как лось! Дверь вон рогами своими вышиб!

Рогами! РОГАМИ?! Она назвала меня РОГАТЫМ? Со звериным криком я поднимаюсь на ноги. Я потираю ушибленную голову в месте предполагаемого роста рогов и, разбрызгивая слюну ярости по полу, бегаю по комнатам в поисках невидимого любовника Аллы:

– Где он?!

– Кто?

– Любовник! — я кричу ей в самое ухо, чтобы она поняла/оценила всю серьезность момента.

– Чей? Твой любовник? Твой любовник может быть в моем доме?.. — Ее преступно-зеленые глаза расширяются от удивления до размеров галактики.

– Не делай из меня дурака!

Я забегаю в спальню. Постель измята. Но это еще ничего не доказывает. Алла все это время молча следует за мной. То, что она не произносит ни единого слова, меня убивает! Я резко распахиваю дверцы шкафа. Никого! Тупо заглядываю под кровать. Бог мой! Он там. Я вижу блеск его близко посаженных преступно-зеленых глаз.

– Выходи! — приказываю я ему. В душе что-то перевернулось, хрустнуло, надтреснуло, и мне кажется, что мир опрокидывается с ног на голову.

Я ищу что-нибудь длинное, чем можно было бы выкурить из-под кровати этого извращенца. На ватных ногах отхожу от кровати и шарю глазами по комнате. Глаза натыкаются на веревку, привязанную к радиатору отопления.

– Что это за веревка?

– Успокойся наконец! Мойщики окон приходили… вот забыли отвязать.

– Какие мойщики? Посмотри, окна грязные, как будто их не мыли со времен выхода в эфир первого выпуска «Дом-2».

– Вот и я говорю, что никакие! Грязь по стеклу размазали и ушли.

Я плюю на веревку, окна и мойщиков и бегу в ванную за шваброй, чтобы вытащить из-под кровати засевшего там мудака.

– Выходи, — шиплю я на него и подталкиваю длинным черенком швабры.

Он испуганно сверкает глазами, но не покидает убежища.

– Выходи, сволочуга! Будь настоящим мужиком! — вновь призываю я этого труса и сильно ширяю шваброй, стараясь попасть мерзавцу в голову.

«Сволочуга» с истошным мяуканьем выбегает наконец из-под кровати. Багира (это она, оказывается, сверкала глазами) не желает превращаться в «настоящего мужика» и трусливо покидает поле боя, ощетинившись и шипя на швабру.

– Тьфу, бля! — Я устало отбрасываю в сторону никому не нужную швабру и тупо зажимаю стучащие бесперспективным стуком виски.

– Ну что? Нашел? — Насмешливый тон Аллы сводит меня с ума.

Я смотрю на веревку, перекинутую в окно, на фотографию этого актера в роли Рузвельта, на измятую постель, на мужской галстук, болтающийся на люстре, и что-то в душе подсказывает мне, что не все так просто. Алла не вполне откровенна со мной. Она бегает вокруг меня, осыпает упреками, но я ее не слышу.

– Посмотри, что ты сделал с дверью! — доносится до меня ее голос. — Ты дверь с петель сорвал. Как я теперь буду в туалет ходить?

Я тупо поднимаюсь и реально иду в туалет. Все движения уставшее тело совершает как бы на автопилоте, независимо от меня. Я не чувствую ступней ног, я не вижу преград на пути. Два раза ударившись о стену и не почувствовав этого, я подхожу к туалету. Тополиным пухом летят мысли, но я не концентрирую на них свои извилины, бороздящие просторы моего серого вещества. Вперившись безумными глазами в разбитую дверь, я начинаю тупо соображать. Мозг улавливает какие-то обрывочные картинки/формы, но вот он начинает складывать их в общую картину, подобно пазлам. И я наконец вижу.

– Больше никогда мне не звони, слышишь?! Никогда!!!

– Что случилось, Сергей? — В голосе Аллы смятение, тревога, испуг, но я слышу лишь фальшь.

– Сиденье унитаза, — отвечаю я и мрачно смеюсь утробным смехом раздавленного асфальтоукладочныным катком бездомного пса. Именно так я себя чувствую.

– Что сиденье унитаза? — удивленно вскидывает брови Алла.

Ей хорошо удается сыграть удивление и непонятки, но на меня уже накатывает волна жалости к себе и агрессия.

– Сиденье унитаза, — повторяю я.

– Я поняла, что сиденье унитаза. Но почему ты акцентируешь на этом свое внимание? Оно поднято, как это делают мужики, или что?

– Не надо, Алла. Я все понял. Сиденье унитаза действительно не поднято, как это делают мужчины. Нет. Оно просто обоссано. Обоссано так радикально, как это делают чуваки мужского пола. Тот мужик, что был у тебя и оставил галстук на люстре, не удосужился даже поднять стульчак. Так что все ясно. Больше ты никогда не услышишь многоголосья моих диалогов. Я освобождаю тебя от своих заунывных бесед. Больше никогда не расскажу тебе, какие все вокруг хуевые и какой я охуительный и пиздатый чувак в одном флаконе. Радуйся жизни! Слушай Петросяна! Смотри «Кривое зеркало»!

– Только не это! — с мольбой в голосе просит она, растирая по щекам крупные гроздья слез.

– Именно это. Реально. Пойми, это не какой-то чувак нереальный нассал на стульчак, это ты мне в самую душу наложила! Наложила, как в тот старый горшок, из которого все вытекает. Я не могу удерживать всю эту грязь в себе.