Ричард Райт - Черный

Позже, когда я понял простую, земную философию Бесс и ее матери, я в полной мере осознал, до какой же степени моя семья оторвала меня от людей — не только от белых, по и от негров. Бесс и ее мать любили деньги, но они не стали бы разбиваться ради них в лепешку. Их душу ничто не сковывало, они не знали неутолимых желаний, не жаждали вечного спасения и искупления грехов. Они хотели простой, ясной, хорошей жизни, и, когда им встречался простой, ясный, хороший человек, они бессознательно тянулись к нему, с любовью принимали в свою душу и не задавали ему никаких вопросов. Но меня такая простая, безыскусственная доверчивость ошеломила. Я был к ней не готов.

Прошагав всю Бийл-стрит, я вскоре очутился в центре. Пальтишко у меня было плохонькое, сам я кожа да кости, и под ледяным ветром я продрог насквозь. На Мейн-стрит в окне какого-то кафе я увидел объявление: ТРЕБУЕТСЯ СУДОМОЙКА.

Я нашел хозяина, поговорил с ним, и он нанял меня, велел приходить завтра вечером. Платить обещал в первую неделю десять долларов, а потом двенадцать.

— Я обязательно приду. Пожалуйста, никого другого не нанимайте, попросил его я.

Хозяин сказал, что обедать и ужинать я буду в кафе. Надо лишь как-то устроиться с завтраком. Я зашел в магазин, купил банку свинины с зеленым горошком и консервный нож. Ну вот, теперь все улажено. Буду платить два с половиной доллара из своего жалованья за комнату, а остальное откладывать на поездку в Чикаго. Все мои поступки, все мои мысли были подчинены далеким мечтам.

Когда я сказал миссис Мосс, что нашел работу, она изумилась.

— Ты подумай, Бесс, только что приехал и сразу же нашел работу, сказала она дочери. — Вот это энергия. Парнишка далеко пойдет. Он не из тех, кто языком болтает, он знает, что под лежачий камень вода не течет.

Бесс улыбнулась мне. Видимо, все, что я делал, приводило ее в восхищение. Миссис Мосс ушла спать. Я опять почувствовал себя неловко.

— Давай пальто, повешу, — сказала Бесс. Взяла мое пальто и нащупала в кармане банку консервов.

— Что это у тебя там?

— А, ничего, — пробормотал я, пытаясь отнять у нее пальто.

Но она вытащила из кармана банку и нож.

— Ты хочешь есть, Ричард, да? — спросила она, глядя на меня с жалостью.

— Нет, не хочу, — пробормотал я.

— Пойдем поедим курицы, — предложила она.

— Не надо, я ничего не хочу.

Но Бесс бросилась к лестнице, крича:

— Мама! Мама!

— Не беспокой ты ее, слышишь! — просил я девушку, ведь сейчас она расскажет матери, что я собрался есть консервы. Я сгорал от стыда и еле сдерживался, чтобы не ударить ее.

Спустилась миссис Мосс. Она была в халате.

— Вот, мама, смотри, что Ричард надумал, — сказала Бесс, показывая матери банку. — Хотел есть консервы у себя в комнате.

— Господь с тобой, Ричард! — всплеснула руками миссис Мосс. — Зачем это ты?

— Ничего, я привык, — ответил я. — Мне нужно накопить денег.

— Нет, я просто не позволю тебе питаться консервами в моем доме, возмутилась она. — За еду я с тебя денег брать не собираюсь. Иди в кухню и ешь сколько хочешь, и никаких разговоров.

— Я ведь ничего в комнате не испачкаю, — возразил я.

— Да разве в этом дело, сынок? Зачем тебе сидеть одному и есть какую-то гадость из консервной банки, когда ты можешь сидеть со всеми нами за столом, честь честью?

— Я не хочу никого обременять, — сказал я.

Миссис Мосс пристально посмотрела на меня, потом опустила голову и заплакала. Я был потрясен. Мои поступки, мои слова вызвали у человека слезы — невероятно! Мне было так стыдно, что я даже рассердился.

— Просто у тебя никогда не было дома, — сказала миссис Мосс. — Как мне тебя жалко, сынок.

Я весь ощетинился. Вот это уже ни к чему. Она хочет влезть мне в душу, а на душе у меня и без того горько, я никого туда не пущу.

— Да нет, миссис Мосс, вы ошибаетесь, — пробормотал я.

Миссис Мосс покачала головой и стала подниматься наверх. Я тяжело вздохнул. Ох, кажется, эта семья уже прибрала меня к рукам… Мы с Бесс сидели в кухне и ели курицу, но есть мне не хотелось. Бесс то и дело бросала на меня нежные взгляды. Наконец мы кончили ужинать и вернулись в гостиную.

— Как я хочу замуж, — прошептала она.

— У тебя вся жизнь впереди, — ответил я. Мне было тягостно и неловко.

— А я сейчас хочу. Я хочу любить!

Какая же она бесхитростная и простодушная, такой искренности я в жизни не встречал.

— Угадай, что я сейчас сделаю? — спросила она. Потом подошла к столику, взяла расческу и снова вернулась ко мне.

Я с удивлением посмотрел на расческу, потом на нее.

— Не знаю. Зачем тебе расческа?

Вместо ответа она улыбнулась, приблизилась ко мне вплотную и коснулась расческой моих волос. Я отдернул голову.

— Что ты делаешь?!

Она засмеялась и провела расческой по моим волосам. Я обалдело на нее вытаращился.

— Не надо меня причесывать, я не растрепан.

— Ну и что ж что не растрепан, — возразила она, продолжая расчесывать мои волосы.

— Да зачем ты меня причесываешь-то?

— Хочется.

— Ничего не понимаю.

Она снова засмеялась. Я хотел встать, но она схватила меня за руку и не пустила.

— Какие у тебя красивые волосы, — сказала она.

— Волосы как волосы, у всех негров такие, — сказал я.

— Нет, красивые, — не сдавалась она.

— Но зачем ты меня все-таки причесываешь? — снова спросил я.

— Сам знаешь.

— Ничего я не знаю.

— Ты мне нравишься, — проворковала она.

— И поэтому меня надо причесывать?

— Все так делают. Ты что, смеешься надо мной? Да нет, ты знаешь этот обычай. Все его знают. Когда девушка причесывает парню волосы, это значит, он ей нравится.

— Ты еще такая молодая. Зачем спешить, подожди.

— Я тебе не нравлюсь?

— Нравишься, — возразил я. — Мы с тобой подружимся.

— Мне дружбы мало, — вздохнула она.

Ее простодушие даже испугало меня. Все девушки, которых я знал раньше, с которыми учился в школе и работал в гостинице, были хитры и расчетливы.

Мы помолчали.

— А что это за книги у тебя в комнате? — наконец спросила она.

— Ты заходила ко мне в комнату? — с легкой иронией спросил я.

— Конечно, — не моргнув глазом подтвердила она. — И в твоем чемодане я тоже все посмотрела.

Господи, ну что прикажешь с ней делать? Кто из нас двоих сумасшедший? Конечно, я без труда добьюсь от нее чего угодно, и это меня соблазняло. Ну добьюсь, думал я, а дальше что? Полюбить с первого взгляда я не способен, а она вон говорит о замужестве. Смогу ли я когда-нибудь рассказать ей о своих мечтах, надеждах? Поймет ли она когда-нибудь меня? Что будет связывать нас, кроме постели? Впрочем, ее такие вопросы не тревожили, я это знал. Нет, я ее не люблю и не хочу на ней жениться, думал я. И дом, который за пей дают, меня не соблазнял. И все-таки я продолжал сидеть с пей рядом, все больше поддаваясь соблазну овладеть ее молодым телом. А если будет ребенок? Она-то ничуть не боится забеременеть, я был в этом уверен. Может быть, даже хочет. Я вырос в доме, где никогда не выражали своих чувств открыто — разве что гнев или страх перед карой господней, где каждый жил, намертво отгородившись друг от друга, в своем собственном темном мирке, и сейчас меня ослепил свет, который сиял в душе этого младенца, ибо она и была всего лишь младенец.