Дан Маркович - Паоло и Рем

* * *

Я знаю сюжет. Надо переделать, переписать весь мир!

Вечный рай,

вместе - звери и люди.

Только мир, свет, тепло и красота.

Паоло глянул - кисть при нем!.., теперь осталось залететь повыше и махнуть рукой, оставить на холсте первый его знаменитый длинный, мощный и свободный мазок, начать все заново...

И на этом все, все кончилось, его время истекло.

Рем пришел чуть раньше десяти, он не любил опаздывать, сказали, вот и явился. Он не волновался, но был насторожен. Паоло скажет - ты не художник, что тогда? Пусть себе говорит. Не буду спорить, повернусь и уйду. Но он чувствовал, тогда ему будет гораздо трудней. Лучше бы не приходил, вся эта затея ему не нравилась. Тем более, оставить холсты, какая глупость! Ему так сказал знакомый, который встретился по дороге, старик-еврей, снимавший жилье у соседа, он содержал в городе лавчонку с мелким товаром, - "чудак, ты рискуешь, может он и честный человек, на что не похоже, заработать живописью такие деньги... но в большом доме всегда найдется проходимец". А на вопрос Рема, зачем присваивать картины, которые все равно не продать, вздохнул, поднял одну бровь и так посмотрел на Рема, как будто тот полный болван -"Ну, не знаю, не знаю..." Рем не был испуган, но несколько раздасадован, что, вот, сделал глупость, снова показал себя идиотом.

Но быстро забыл об этом дурацком разговоре, тем более, погода вроде бы установилась теплая и спокойная, ни следа от вчерашнего ветра с моря и сумятицы облаков. Он шел не торопясь, разглядывая и темный влажный песок, и камни с голубоватыми кружевами пены... поглядывал и на воду, серую, тяжелую и лениво вздыхающую, так что чуть не прозевал место, где надо свернуть, пересечь широкую полосу песка с продолговатыми ямками и выйти на тропинку, петляющую меж сосен. Все-таки вышел и пошагал, иногда спотыкаясь об узловатые корни, пробившиеся на поверхность... по старым желтым иголкам, пружинящему мху... и уже рукой подать до дороги, которая вела к усадьбе Паоло. Ветер снова нагонял облака, пробежала тень и цвета чуть поблекли.

* * *

Вчерашний день казался ему бурным и сложным, и он надеялся, что сегодня все произойдет быстро и безболезненно. Паоло отдаст ему работы, скажет несколько ничего не значащих, но доброжелательных слов, например, - "ты, художник, конечно, парень, но есть у тебя разные мелкие недостатки..." Пусть заметит что-то по композиции, он же в этом деле мастак.

Он шел и постепенно успокаивался, думал о всякой чепухе, что хорошо бы писать не маслом, муторная вещь, а старым этим способом, растереть красочки на желтке... У соседа неслись куры, и он покупал яйца, большие, увесистые, светло-коричневые в темную крапинку, он не любил белые. Растираешь с ярким желтком пигмент, потом каплю снятого молока, потом водичку... Зиттов говорил,- эта краска вечная.

Незаметно для себя он подошел к дому и уже ничего не боялся. Что ни скажет, все равно уйду к себе, и забуду. И будет как было.

Сначала он ничего не заметил, потом ему показалось странным, что все окна заперты, а ведь уже одиннадцатый час, и почти везде шторы не раздвинуты... Он пожал плечами. Подошел к месту, где сидел вчера, остановился и стал ждать. Садиться ему не хотелось, его камень за ночь остыл и покрылся мелкой водяной пылью.

Он ждал, наверное, уже полчаса, как увидел, что из-за дома к нему приближается тот самый парень, с которым он говорил вчера. Айк?.. да, Айк. Он плохо запоминал имена, но это короткое и быстрое, легко всплыло в памяти. Айк нес под мышкой его сверток, и это было странно. Когда он подошел, Рем заметил - лицо парня бледное и напряженное.

* * *

- Твои работы, Рем. Паоло... умер ночью или рано утром. Я вижу, ты стоишь, собрал вот и... возьми, так вот случилось, понимаешь. Мы пришли, как всегда в девять, и узнали.

Надо же, как случилось... Рем почувствовал досаду, приличествовало выразить скорбь, а он не умел. Он ничего не почувствовал, он не знал этого старика. Сразу он никогда не мог осознать, что произошло, ему требовалось время. Он молчал и тупо смотрел в землю. Айк протянул ему сверток, который был небрежно перехвачен бечевкой.

- Посмотри, все ли здесь, обязательно посмотри, вдруг я не заметил... пойду, поищу...

Он поискал место получше, положил сверток и развязал, холсты начали медленно разворачиваться, словно живые.

- Три было, да? И рисунки, сколько, шесть?

Рем видел свои рисунки, все на месте. И вздрогнул, один лишний, новый. Не мой!.. Листок толстой бумаги размером с две его ладони. Бумага... такую он никогда не использовал, желтоватая, фактурная... старый лист, истрепался, неровные края... И на нем набросано пером, небрежно, но мастерски... так, что дух захватило, гениально и просто... Виноградная кисть. Ягоды только намечены, но как сделано, ничего лишнего, а с одной стороны все широко и смело смазано, может ладонью прошелся, и удивительно точно, получилась нужная тень, а с другой стороны - светло.

- Твой рисунок?.. Вот это да! - Айк сказал с восхищением и искренной завистью, - я не думал, что ты мастер... И эти... здорово! Но виноград... он твой?

- Мой, мой... мой!

- Что ты кричишь... твой так твой, кто же спорит. У Паоло я такого не видел, а последнее время он и руку-то поднимал с трудом.

Рем схватил работы и не оглядываясь пошел прочь. Айк смотрел ему вслед с недоумением и обидой.

* * *

Через много лет они встретятся на большой выставке. Седоватый, стройный, щегольски одетый, с меланхолическим взглядом Айк. В кружевах славы, обласкан заморскими монархами. Верный ученик, он не обладает силой жизни учителя, и славится портретами, изысканными, тонкими и суховатыми, блестящими по письму. А Рем... ему под пятьдесят, он грузен, мешковат, небрежно одет, его недолгая слава уже померкла, картины все темней и печальней, какие-то "поиски впотьмах", так смеялись над ним. Правда, над рисунками смеяться духу не хватало...

Они взглянули друг на друга. Рем медленно отвел взгляд и вышел из зала. Потом Айк долго стоял перед двумя небольшими рисунками пером, никому ничего не сказал и быстро уехал. Ему осталось жить четыре года, а Рему еще шестнадцать, он проживет ровно столько, сколько сумел "старик". Нет, он не примирился с живописью Паоло - божественно написанной восторженной пустотой, слепящим глупым светом, обилием жирного мяса, "колбасой да окороками", как он говорил... Но он понял одну вещь, примирившую его с самим Паоло: способность так безоглядно и восторженно любить жизнь при уме и таланте столь же дорогое сокровище, как сам ум и талант.

* * *

Паоло и Рем. Один только начал, другой уже уходит. Их пути пересеклись на краткий миг, чуть соприкоснулись, так бывает. И что от этого? Жизнь изменилась. Одному стало легче жить, другому - уйти с миром.