Джонатон Китс - Патология лжи

– Он подходит под психологический портрет.

– Я не возражаю, тебе решать.

– Я уже решила. – Я придвигаюсь ближе. – И в любом случае никто не верит в твою виновность. В ночь убийства ты был на вызове. ФБР преследует тебя из-за меня, они хотят добиться моего признания. Но, конечно, есть и другие варианты. Всегда могут найтись другие подозреваемые, но они об этом не думают.

– Так ты этого хочешь? Тебе стоит все обдумать.

– Тебя возбуждает то, что меня обвиняют в убийстве. Знаешь, иногда ты бываешь таким нелепым.

Я целую его в щеку.

– Я знаю, как ты любишь быть в центре внимания.

– Только ради блага журнала, исключительно ради подписчиков.

Но даже Мэдисон, которая, я уверена, была бы рада увидеть меня за решеткой, говорит, что главный редактор, оказавшийся в центре уголовного расследования, – не самый эффективный способ убедить публику читать «Портфолио».

– Ты будешь мною гордиться и дальше, если я перестану появляться на страницах газет?

– Разумеется, я всегда буду гордиться тобой, принцесса. Несмотря ни на что.

Он гладит мою руку под столом.

– Если тебе нужно, чтобы я прошел через суд, только скажи. Если ты хочешь сама пойти на это, я дам тебе денег на новый гардероб.

– Тебе не нравится, как я одеваюсь? – Я оглядываю себя. – Тебе не нравится, как я выгляжу?

– У Мэдисон одежда всегда так тщательно выглажена. Я хочу, чтобы у тебя было все самое лучшее. Ты же это понимаешь.

Я пытаюсь выдавить улыбку:

– Да, конечно.

Улыбка вянет.

– Я все для тебя сделаю, принцесса.

– Ты мог бы совершить убийство?

– Мне кажется, тебе следует более серьезно относиться к ФБР. Может, их агенты и недалекие, но все же не настолько, как ты думаешь.

Он умолкает, потому что иначе разговор может стать слишком серьезным, и я могу рассказать ему то, что он предпочел бы дофантазировать: словно он смотрит кино, вместо того чтобы прочесть книгу, по которой оно было поставлено, полагаясь на представления актера о характере героя и сюжет, пересказанный сценаристом за 93 минуты. А кино папочка ненавидит и потому не понимает, что иногда мне хочется говорить с ним серьезно и откровенно.

За своим плечом я обнаруживаю официанта, с нетерпением ждущего моего заказа. Я выбираю семгу на гриле, папочка заказывает седло ягненка.

– Знаешь, все это красное мясо когда-нибудь убьет тебя.

– Ты говоришь, прямо как твоя мать.

– Боже упаси.

Я сбрасываю под столом сандалии. Кладу ногу к нему на колени.

– Что думает Дебра обо мне в роли Почтальона– Потрошителя?

– Сидней говорит, это многое объясняет.

– А ты с этим согласна?

– Я сказала ему, что ты – врач. Что ты слишком уважительно относишься к человеческому телу, чтобы обращаться с ним, как с почтовыми каталогами.

Он сжимает мои лодыжки. Это возбуждает. И волнует.

– А что говорит твоя мать?

– Сидней считает, ты ее развратил. Вот почему он ей ни в чем не доверяет. Он говорит, что ты всех нас развратил. Сделал нас всех мешугге.

– Его словечко, я уверен.

– А мама просто сидит за этим гребаным обеденным столом и кивает головой. Сидней ведь совсем не привлекателен.

– Знаешь, пожилые женщины иначе на это смотрят.

– Ты всегда говорил, что она была твоей девочкой.

– Ты моя девочка, принцесса.

Папочка пытается поцеловать меня через стол, но я отшатываюсь и выпрямляюсь в кресле, аккуратно разложив на коленях салфетку.

– А мне плевать, что вы обычно имеете дело с нашими распространителями, – отчетливо заявляю я в телефонную трубку, чтобы удостовериться, что никакие помехи на линии или языковые барьеры не исказили мои слова. – Я, мать вашу, главный редактор. И если вы хотите, чтобы мой журнал по-прежнему продавался в вашем дерьмовом «7-11»…

Управляющий магазином, которому я звоню насчет проблем с продажами, прерывает меня, чтобы спросить, не являюсь ли я бывшей подозреваемой в убийстве.

– Да, подозреваемой, бывшей подозреваемой, если хотите знать. И вопрос в том, что я не желаю, чтобы вы ставили «Портфолио» на ту же полку, что и ваши гребаные женские журналы. Не врите мне, я видела эти полки по пути на работу. Это подрывает наш престиж. Под-ры-ва-ет наш престиж. Вашу мать, вы когда-нибудь читали «Портфолио»?… Давно?… А теперь его даже не крадут из ваших магазинов?… Ну, это ваша вина, как бы вас там, черт побери, ни звали. Я и сама не стану красть «Портфолио», если буду считать его просто еще одним «Гламур» или «Вуманз Дэй»… Вы не слушаете меня. Не бросайте трубку. Я не желаю, чтобы продажи моего журнала падали на хрен из-за какого-то клерка с четырьмя классами образования… Че-тырь-мя клас-са-ми об-ра-зо-ва-ния… Алло?

– Алло? – Кто-то появляется в дверях. Черные волосы, черный лак на ногтях, байкерские ботинки – все это украшает тщедушное бесцветное тельце. Это существо почему-то кажется мне знакомым.

– Чем могу помочь?

– Не возражаете, если я войду? – Риторический вопрос, если учесть, что она уже переступила порог и втиснулась в одно из кресел напротив моего стола. – Нам нужно поговорить.

– А вы, собственно, кто?

– Рэнди. Одна из ваших стажеров.

Я делаю круглые глаза, но говорю по-прежнему вежливо.

– Мне нужно сделать несколько важных звонков, Рэнди и хотя я ценю ваше желание помочь, но я ничего…

– Я не об этом. Понимаете, я ухожу.

Я снимаю трубку и начинаю набирать номер бакалейного магазина, куда мы заходили с Эмили и где «Портфолио» стоял рядом с «ТВ-Гайдом». Я поднимаю глаза. Она все еще здесь.

– Так уходите.

– Я не то имела в виду. Я хотела сказать, я насовсем ухожу.

Я пожимаю плечами.

– Так уходите насовсем. – Продолжаю набирать номер.

– Мне нужно быть с моей семьей. Я только что получила результаты анализов – у меня положительная реакция на ВИЧ.

– Мне ужасно жаль. Это все? – И лишь через минуту я понимаю, что в ее словах есть какой-то смысл, они значат больше, чем слова на страницах журнала. Рэнди? Кто она – бывшая помощница гробовщика из Сиэттла? Выпускница философского факультета из Амхерста?

– Мой бойфренд тоже сожалеет.

– Бойфренд?

– Сожалеет. А я нет. – Она пытается рассмеяться. – Мне больше нет нужды притворяться. Я могу… все рассказать.

Зачем она мне говорит все это? Зачем эти подробности и почему я должна все это выслушивать? Неужели я так безлика? Лишена индивидуальности, как исповедник? Вездесуща, как господь бог? Я бросаю взгляд на отчет о продажах, точно там может найтись ответ, но, разумеется, цифры ничего не отвечают. Цифры только спрашивают. Властно спрашивают. А Рэнди продолжает говорить:

– Я хочу сказать, что, если я заболею, это будет паршиво, но по крайней мере теперь есть время подготовиться, найти стержень в жизни, а мне это необходимо, я так чувствую.