Маргерит Дюрас - Моряк из Гибралтара

Как и полагается после подобного заявления, воцарилась мертвая тишина.

— Но ведь Африка-то большая, — отозвалась Анна. — Ты бы хоть уточнил где.

Он уточнил. Это длилось не меньше получаса. Мы с ней слушали довольно рассеянно, потому что думали совсем о другом. Речь шла о том, чтобы пойти в Дагомею и найти там одного бывшего матроса с яхты, некоего Луи, родом из Марселя, — она помнила его. Так вот, как раз на прошлой неделе этот самый Луи написал Эпаминондасу, чтобы узнать его мнение насчет одного типа по имени Жеже, с которым он познакомился в Дагомее, в племени эве, неподалеку от Абомея, и который, как утверждает Луи, вне всякого сомнения, и есть тот самый матрос с Гибралтара. Эпаминондас пока что ничего не ответил Луи, потому что счел более уместным прежде поговорить с Анной. Он рассказал нам про эве. Очевидно, что уже успел неплохо просветиться. Оказывается, есть такое племя кочевников, занимаются сельским хозяйством, часть года живут на плоскогорьях Атокары. Места там очень красивые, озера и куду [1] Парнокопытные животные семейства полорогих. , хоть и мелкие, но все же. Короче говоря, он не может ручаться, есть ли у Луи веские основания, чтобы заставлять ее тащиться в такую даль. Пусть сама решает. Что и говорить, даль несусветная… Хотя, судя по тому, что он о нем знает… Говорил Эпаминондас долго и много, то и дело перескакивая с одного на другое и мешая очарование куду с магическими чарами Гибралтарского матроса. Слишком долго. А мы уже слишком долго глядели друг на друга. Полностью поглощенный своими эве, он ничего не замечал.

— А почему бы тебе, — проговорила она наконец, — не пойти вместе с нами?

— Даже не знаю, — как-то застенчиво уклонился Эпаминондас.

— Из-за своего грузовика, что ли? — уточнила она.

— Да он даже не мой, — возразил он, — у меня вообще нет ничего своего, кроме разве что шкуры.

Я отлично понял, и не без оснований, намерения Эпаминондаса. Правда, она вдруг ни с того ни с сего заявила, что ей надо немного подумать, и покинула нас. Чем не на шутку потрясла Эпаминондаса. Однако я оставил его наедине со своим недоумением, тоже отправился к себе в каюту и растянулся на койке. Так или иначе, но какой-то жребий был брошен. У меня не хватило времени уточнить, какой именно. В общем, мы отправлялись в центральную Африку. Я заснул в зеленой саванне, где кишмя кишели куду.

Проспал я долго. Должно быть, проснулся где-то перед самым ужином. И тут же поднялся в бар. Ее там не оказалось. Один только Эпаминондас спал крепким сном, растянувшись на двух креслах. Больше никого на яхте видно не было. Я зажег свет. Эпаминондас недовольно заворчал, но не проснулся. Плита для подогрева была выключена, ужина не готовили. Я бегом бросился в трюм и убедился, что обе машины на месте. Потом не спеша снова поднялся в бар, разбудил Эпаминондаса и спросил у него, где она. Он ответил, что я уже знал и без него, — у себя в каюте.

— Она, видите ли, размышляет, — пояснил он. — Если она уже начала размышлять над такими вещами, стоит идти в Дагомею или нет, этому конца-края не видать. Будто над этим надо еще размышлять, да тут и думать-то нечего.

Он сказал, что вскоре после того, как я ушел, она снова появилась из каюты и отпустила всю команду до полуночи на берег. Сказала, что снова отправляемся в путь, только не удосужилась уточнить, куда плывем.

— Я жду, когда она наконец вдоволь наразмышляется, — добавил Эпаминондас, — чтобы предупредить своего агента по перевозкам.

Я оставил Эпаминондаса и спустился к ней в каюту. Впервые я вошел не постучавшись. Зажег свет. Она лежала, одетая, заложив руки за голову, в позе, напомнившей мне, какой я увидел ее тогда, в зарослях тростника. Уселся подле нее. Судя по всему, она плакала.

— Вставай, — сказал я, — Пошли посидим где-нибудь в ресторанчике.

— Я не голодна.

— Ты же всегда голодная.

— Нет, не всегда.

— Эпаминондас, там наверху, уже весь истерзался, ждет, когда ты наконец решишь, плыть к этим эве или нет, ему ведь надо еще предупредить своего агента по перевозкам.

— Конечно, плывем, так ему и передай, нынче же ночью снимаемся с якоря.

Она попыталась что-то вспомнить.

— А куда мы плывем-то?

— Ну, это уж слишком, — заметил я. — Как куда, к дагомейскому племени эве, в район Абомея.

— Ах, да. Это ужасно далеко.

— Дней десять?

— При хорошей погоде. А если нет, то и все пятнадцать.

— У тебя что, нет желания поохотиться на куду, как в книгах Хемингуэя?

— Нет, — ответила она. — Потом добавила: — Это уже двадцать третья телеграмма, с тех пор как я ищу его. — И с улыбкой прибавила: — Мы ведь охотимся совсем не на куду.

— Но раз уж он такая редкая птица, этот матрос, можно для разнообразия пару дней поохотиться и на что-нибудь другое. Ведь надо же время от времени наполнять ягдташ хоть какой-нибудь мелкой дичью. Так почему бы нам не поохотиться на куду?

— А если он окажется у эве?

— Что ж, тогда ты сможешь поохотиться на куду вместе с ним.

Она умолкла. Я не решался смотреть на нее слишком много.

— А охота на куду — это опасно, да?

— Разве что самую малость, ровно столько, сколько нужно. А потом, в глазах мужчин все куду стоят один другого. Так что, как бы тебе сказать, это упрощает охоту.

— А во время охоты на куду разговаривают?

— Когда охотишься, нельзя поднимать ни малейшего шума и ни в коем случае нельзя разговаривать. Это же всем известно.

— Разве нельзя переговариваться совсем шепотом, на ухо? Ведь это-то разрешается, разве нет?

— Само собой, — согласился я, — но тогда можно говорить только о дичи. Тут нельзя отвлекаться ни на минуту.

— Надо же, я и не знала, что взяла на борт такого искусного охотника. Но это ведь нелегкая добыча, куду.

— Самая прекрасная на свете.

— И что же, они и в самом деле не говорят ни о чем, кроме куду?

— Нет, отчего же, по вечерам, после охоты, иногда о литературе. Но важней всего на свете для них то, что они охотники на куду.

— И никогда-никогда ни о чем другом?

— Никогда ничего нельзя утверждать наверняка, может, иногда и еще о чем-нибудь, кто знает.

— Жаль, что ты не посмотрел город, он очень красивый, — невпопад сказала она.

Я поднялся. Она удержала меня за руку.

— Ты так же разговаривал и с той женщиной? Ты и с ней так же разговаривал?

— Я вообще никогда с ней не разговаривал, берег себя до лучших времен. Я не был счастлив.

Она медленно проговорила:

— А вот я, кажется, была.

— Охотно верю, — согласился я.

И вышел из каюты. Направился в бар к Эпаминондасу. Он с нетерпением поджидал меня, сидя за бокалом вина.

— Ну, что она сказала?

— Ничего.

— Что ни говори… — Он отпил из бокала, пощелкал языком. — А это стоящее дело. Видно, ей уже просто надоело, другого объяснения и быть не может.