Александр Покровский - Бортовой журнал 3

– Саша! Саша! Анну Политковскую убили! Когда я прибежал, то застал ее в слезах, и по телевизору бубнили что-то про лифт, сумки, сетки.

Стреляли, когда в лифт входила – значит, в спину. Вот же суки. Нашлось-таки дерьмо.

Я когда приезжаю в «Новую», то обязательно всех обхожу. Захожу и к Ане, и целую ее в щечку:

– Здравствуй, зайчик, пахлаву будешь?

Я всех угощаю пахлавой. Везу ее из Питера. Я очень люблю, когда люди улыбаются, радуются.

Эх, Аня, Аня – смелая, безумная…

Но за безумие же не убивают.

Кто это сказал? Есть такие правила игры? А за что убивают? За то, что человек не такой, как все?

Аня, Аня. человек не отсюда, человек не здесь.

А почему человек не отсюда?

А потому, что не боялась ни черта. Отсюда – надо бояться, прогибаться и по триста раз на дню бегать и согласовывать свою позицию.

А эта не бегала. Это от нее бегали всякие бедные, несчастные – не знали, куда скрыться.

«Аня у нас как танк!» – да, да, да, Аня – танк.

«Как можно остановить Политковскую?» —

«Политковскую? Да вы с ума сошли! Никак!» Остановили – вот ведь мерзость! Честно они не могут.

Да, о чем я это? Они – и честно? Это ж суки! И убивают они только с согласия. По-другому не бывает. Кто-то кивнул. Интересно, и когда всем наскучит объедаться этим дерьмом?

Аня, Аня…

В Чечне осталась цела и после Чечни – цела.

А вот тут… не уцелела. Не люблю про смерть. Пусть лучше я буду думать, что Аня где-то в командировке и вот не возвращается чего-то.

Год назад умерла моя теща. Я знал тетю Нину с двенадцати лет. Теперь вот на кладбище ходим, поправляем цветы.

Две истории про тетю Нину

Первая

К тете Нине приехал на побывку сын Эдик. Он учится на первом курсе в танковом училище в Киеве. Они сидят на кухне и разговаривают. Вернее, Эдик рассказывает как там, в училище, все здорово и необычно – там все и так и вот так.

И вдруг он говорит:

– А хотите, я газету из-под вас выдерну?

– Как это?

– А так! Положим на пол газету, кто-нибудь встанет на нее на четвереньки, и я выдерну из-под него газету так, что она будет цела!

Эдик хочет, чтоб на газету встала одна из его сестер – или Ната, или Лариса, но те ни в какую не соглашаются.

И тут тетя Нина не выдерживает:

– Ах ты негодяй! – говорит она, расстилая на полу газету. – А ну покажи, как ты это выдернешь целую газету!

Она становится на газету на четвереньки и, задрав голову, выжидательно смотрит на Эдика. Тот бегом бежит в прихожую и приносит оттуда фуражку:

– Я этот фокус могу делать только в фуражке! – говорит он, потом он хватает тетю Нину одной рукой за шкирку, а второй берет под козырек и произносит:

– Пограничник Вася с собакой Джеком на границе!

Смеялись все. Даже тетя Нина на четвереньках.

Вторая

Тетя Нина очень любопытна.

В Баку не так давно пустили метро, и вот тетя Нина вместе с Натой спускаются вниз на эскалаторе.

Народу не очень много. Наверх эскалатор вообще идет пустой.

Вот только внизу на него ступила женщина азербайджанка. Видимо, она никогда до этого на эскалаторах не ездила, потому что она успела отъехать вверх совсем чуть-чуть. Раздался грохот, все обернулись и увидели, что женщины уже нет, но вверх совершенно безмолвно едут уже две ноги в розовых шальварах – бедняжка упала, но от ужаса молчит, да так и едет наверх.

Тетя Нина так засмотрелась на это движение, что совершенно проворонила тот момент, когда надо самой сходить с эскалатора. Ната уже сошла, и тут за ее спиной раздается еще один грохот. Теперь упала тетя Нина, но женщина она тучная, и встать она самостоятельно не может, потому что ступени эскалатора подбивают ее сзади и не дают ей подняться.

А мужчина, что стоял на эскалаторе за ней, увидев все это, вдруг повернулся и побежал наверх, чтоб не оказаться верхом на тете Нине, а Ната в этот момент помочь не могла, потому что от смеха совсем скисла, ослабела, держась за стенку.

А тетя Нина стоит в позе прачки и кричит Нате:

– Негодяйка! Ты почему меня не поднимаешь?

Пародисты, плохие актеры, неталантливые люди занимают колоссальное пространство и время, они снимают огромные залы – их слушают, на них ходит куча людей.

Это не только уже выстроено, но и продолжает выстраиваться.

Сначала оно выстраивалось само собой, а потом все увидели, что это хорошо, что это здорово, и теперь они помогают ему выстраиваться.

Это как будто бы наверху огромной лестницы стоит человек, который считает себя умным, а вниз от него на ступенях располагается разный люд – каждая последующая ступенька на рубль глупее.

Изнасилованный рынок.

Ну почему изнасилованный? Это рынок пошлости. Ее показывать нельзя, но показывают.

И это востребовано – надо занять людям ум. Иначе люди будут искать замену всей этой лабуде, и в поисках этой замены они могут наткнуться на настоящее.

Так что это подмена.

То есть ты никак не можешь найти настоящее, ни в коем разе, и тебе подсовывают чушь – вдруг от голода ты ее проглотишь? И получается, что ты ее все время пробуешь – фу, говно!

Это то же, что и огромное количество библиотек, что почти без книг.

То, что там есть, – это не книги, и поэтому ты будешь пробовать читать все подряд.

Ты читаешь то, что есть. Всякую муру.

Читаешь и говоришь: «Мура!» – но ты читаешь. Ты тратишь время.

Еще Гете говорил: «Не читайте плохих книг, меняется вкус».

Так что мы имеем изменение вкуса. И воспитание этого изменения. Делается ли это специально, сознательно? Сначала, как уже говорилось, нет, потом – сознательно. Но не особенно. Оно самовоспитывается и самоорганизуется.

И это общечеловеческое.

Это же такая белковая молекула, которая притягивает к себе другую молекулу, и получается гроздь.

Это самоорганизация мусора.

А я люблю Обводный канал. Никто его не любит, а я люблю.

Его прорыл еще царь Петр, и с тех пор его пытаются зарыть. Он нужен был царю для того, чтоб по воде подвозить заводам некую всячину для работ, но с тех пор заводы царские исчезли с берегов, а канал измельчал.

Так что он длиннющий, но мелкий.

Вот и хотели его до недавнего времени завалить всяким мусором, а потом забросать сверху землей, заасфальтировать и сделать шоссе.

Хорошо, что не сделали: вода бы под тем шоссе, хоть и с большим напряжением, все равно бы текла, а от напряжения того плывуны пошли бы гулять по округе.

Глядишь, и пара домов ушла бы под землю, а так– по-прежнему имеем петровский канал, не нами вырытый.

Для его сохранения я бы основал Общество Любителей Обводного Канала и первым бы в него записался. Это было бы акционерное общество. Я выпустил бы акции, а на собранные деньги откупил бы канал у города и занялся бы его благоустройством.