Джоан Барк - Хризантема

— Соо дес ка? — Дед отложил палочки.

— Так говорят. Голова с одного боку гладкая, как яйцо. Чудеса, да и только!

— Маа! — Невестка изумленно покачала головой. — От нее люди, небось, шарахались.

— Да нет, за волосами не видно было, — возразил старик.

— Что? — в один голос воскликнули женщины.

— Была такая, я помню, — спокойно кивнул он. — Тут, неподалеку жила, я тогда еще мальчишкой был. Лет семьдесят назад, а то и поболе. У нее еще к спине вечно был младенец привязан — нянькой у кого-то служила. Так тот младенец, бывало, за волосы цеплялся, и видно становилось, что уха-то и нет. Мы ее боялись, убегали, нечистым духом дразнили.

— Маа, как жестоко! — воскликнула невестка. — Бедная девочка!

Старик развел руками.

— Дети, что поделаешь.

— И что с ней потом случилось? — Глаза бабушки Сугимото горели, она забыла про свой рис. — Ты помнишь?

— Нет, откуда, столько лет прошло. Знаю, что жила вроде у родных. Как звали, тоже не помню, давно это было.

Даже Тэйсин при всей своей жизнерадостности бывал иногда не в духе. Сегодня день явно не задался. Сболтнул лишнего утром на собрании, а тут еще новые неприятности. Войдя на кухню, он обнаружил там какую-то женщину, которую, по ее словам, прислала Кэйко готовить для монахов еду. Обед, конечно же, был испорчен. Все пересолено, рыбу в рот взять нельзя. Женщина даже не потрудилась вымочить вяленого лосося, прежде чем варить. Соевая похлебка мисо какая-то водянистая. Кроме того, обед был подан с опозданием, и им с Конэном пришлось бежать на службу читать сутры над покойником, даже не отдохнув.

Священник не может опаздывать, неужели не ясно? Страшно подумать, что бы сказал на это Учитель. Тэйсин сидел у себя в келье мрачный как туча. Вернее, в келье Учителя, куда он все-таки перебрался неделю назад, уступив настояниям Кэйко. Здесь было неуютно, портреты смотрели со стены как-то неодобрительно и все суровее с каждым днем. Просыпаться утром и первым делом видеть их… брр!

Однако, когда он пожаловался Кэйко, она лишь рассмеялась:

— Картина есть картина, она не меняется. Впервые слышу такую ерунду. Если вам не по себе, перевесьте их в другую комнату.

Такое Тэйсину и в голову не могло прийти. Келья Учителя и все предметы в ней были для него неприкосновенными. Выход он нашел, повесив рядом с портретами фотографию Учителя, и теперь по утрам видел хотя бы одно улыбающееся лицо.

Конэн постучался в створку сёдзи и сообщил о приходе гостьи. Госпожа Сугимото хочет поговорить. О чем, не сказала. Испустив тяжелый вздох, Тэйсин встал и вышел в коридор.

Кэйко повесила трубку. Ей с трудом верилось, что рассказанное дочерью — правда. Поделиться было не с кем: доктор Итимура уехал на медицинский симпозиум, обещав вернуться лишь на следующий день. Трясущимися руками Кэйко налила себе чаю и села к котацу, глядя в окно на свой крошечный садик. Он потемнел, побурел и приобрел неряшливый вид. Даже точеные звездочки листьев маленького клена уже осыпались. Что же теперь делать? Приезду матери в Токио Мисако решительно воспротивилась, сказав, что ее встреча с мужем и свекровью только все усложнит.

Однако Кэйко не терпелось посмотреть, где обосновалась дочь. Сатико Кимура? Она хорошо помнила худенькую девочку из швейной мастерской. Но… Что-то неприятное ворочалось в ее памяти, какие-то слухи, ходившие несколько лет назад. Да! Говорили, что дочка портнихи пошла работать в ночной клуб.

Если это правда, Мисако там совсем не место. Если Хидео добивается развода, то уйти от него к подобного рода девице — худшая из ошибок.

Вне себя от волнения, Кэйко встала и принялась мерить шагами комнату. Хорошо бы посоветоваться с мужем. Почему он уезжает именно тогда, когда больше всего нужен? Она снова села за котацу, подперев щеку рукой. Придется ехать в Токио и самой разбираться. Пусть Мисако говорит что угодно, рано ей еще мать учить! Собрать сегодня вещи и завтра ехать. Что же касается Хидео…

— Идиот, великовозрастный младенец! Ну что он творит!

Обычно спокойная и выдержанная, Кэйко принялась ругаться вслух. Тут раздался телефонный звонок, и она радостно схватила трубку, надеясь, что это доктор, но услышала возбужденный голос Тэйсина.

— Какие кости? — поморщилась она. — О чем вы, Тэйсин-сан?.. Девушка в пруду? О господи, ну сколько можно… Какое ухо? Нет, нет, я не желаю больше ничего об этом слышать. Ни слова больше!.. Извините, Тэйсин-сан, я больше не могу говорить, до свидания.

Тэйсин стоял на кухне у настенного телефонного аппарата и с ужасом глядел на затихшую трубку. Ни разу в жизни Кэйко так не кричала на него и прежде всегда интересовалась тем, что хоть сколько-нибудь касалось храма. Наверное, разговор об утопленнице неприятен ей, потому что напоминает о трагической смерти отца.

«Ну зачем я позвонил!» — причитал Тэйсин, заламывая руки.

Он так расстроился, что вдруг захотел сладкого, совсем как раньше, и принялся искать початую коробку печенья. Ему попались на глаза две дыни, которые недавно прислал директор Сайто. Крупные и спелые, они стоили очень дорого, каждая была упакована в отдельную белую сеточку и снабжена биркой, на которой указывалось, где дыня выращена и каким способом. Для скромных священников вполне хватит и одной, решил монах. Он взял дыни, прикинул по весу, которая больше, и обернул ее темно-синим фуросики. Потом с величайшей осторожностью спустился с крыльца во двор и положил подарок в багажную корзину велосипеда. К дому Кэйко он ехал медленно, опасаясь повредить драгоценный груз.

В клинике доктора Итимуры свет горел только в одном окне в задней части дома. Тэйсин тихо, как только мог, отодвинул дверь и положил дыню на ящик для обуви. Возвращаясь на цыпочках к велосипеду, он вдруг замер на месте: дверь снова отворилась. На пороге появилась темная женская фигура, резко очерченная светом, падавшим из-за спины. Тэйсин понимал, что его в темноте не видно, и уже хотел что-то сказать, но Кэйко опередила его.

— Ведет себя как мальчишка! Просто чудовищно! — воскликнула она раздраженно.

Монах остолбенел. Ему было невдомек, что Кэйко разговаривает сама с собой и имеет в виду совсем другого человека. Домой он ехал с тяжелым сердцем, едва справляясь с педалями. Меньше всего на свете ему хотелось огорчить эту заботливую женщину, она всю жизнь была для него как старшая сестра, и вот… Решив, что неожиданная новость будет ей так же интересна, как покойному Учителю, он действовал поспешно, не подумав, ну и получил по заслугам. Мальчишка! Правильно она сказала…

Ну и денек! В довершение всего и ужин теперь тоже запоздает. Он поспешно выбрал самую крупную и твердую луковицу, схватил нож и принялся резать. Из глаз рекой лились слезы.