Екатерина Минорская - Женского рода

Это как застарелая болезнь, о которой на время забы­ваешь, — вспомнить о своем разладе с миром. Рэй с новой тяжестью ощутила, что ее окружает абсурд гораздо боль­шего масштаба, чем ей казалось, когда она видела его в двух ипостасях: не знать, чего хочешь от жизни, и не ра­зобраться с тем, чью же вести жизнь: женскую или мужс­кую, словно ты актер, которому дали роль без имени.

Нелепо звучит это: «вести жизнь». Будто жизнь и вправ­ду игра, а человек — это нападающий на футбольном поле. Да еще это глупое сочетание; «женская» или «мужская» жизнь. Какая, в самом деле, разница?! Рэй раздумывала об этом лет десять назад, а теперь, когда она стояла, при­валившись спиной к чужой двери, ей было уже совеем без­различно, есть ли какая-то несправедливость в том, что слова «жизнь» и «смерть» женского рода, а «смысл», ко­торый скрыт в обеих, — мужского… Ей было все равно — мужчина она или женщина: она просто хотела жить в уютном мире и понимала, что его нет… Нет мира, желающего вместить Рэй, а значит, нет и Рэй… Что, Алиса вернулась? Рэй вздрогнула: по лестнице спускалась какая-то де­вушка с мешком мусора.

— Что?

— Ну вы вроде Алису окликали?

Люба остановилась напротив Рэй и внимательно ог­лядела ее, пытаясь сделать свой взгляд, скользящий с лица на руки и на ботинки, как можно более безразличным.

Ничего не ответив, Рэй развернулась иначала спус­каться.

— Погодите, — окликнула ее назойливая особа, — вы, наверное, из Москвы?

Рэй, не оглядываясь, кивнула.

— Это вы та самая Кирш? — Любин голос звучал звон­ко и еще более настойчиво.

Рэй передернуло, и она быстро побежала по лестнице; только когда входная дверь хлопнула, она почувствовала облегчение и рывком застегнула молнию на куртке.

Рэй шла по Питеру так же безучастно, как неторопли­вый мокрый снег, и, если его тяжелые хлопья попадали ей за воротник, обжигая холодом голую шею, Рэй даже лень было поежиться.

Завернув за угол, Рэй остановилась: вспомнился один случайный адрес.

На окраине Питер выглядел еще более сумрачным. Не­сколько человек неясного пола стояли, тихо переговари­ваясь, у черной металлической двери и, увидев подходя­щую к ним Рэй, замолчали. Она подошла вплотную к две­ри и дернула ручку.

— Рано еще, закрыто, — услышала Рэй справа от себя чей-то хрипловатый голос и, оглянувшись на него, увиде­ла несколько, как ей показалось, одинаковых лиц.

Она прислонилась затылком к холодному металлу и прикрыла глаза.

— Хреново? — поинтересовался тот же хриплый го­лос. — Шмали хочешь?

Рэй замотала головой,

— Ты одна, без подруги?

— Без.

— Ничего, найдешь.

Рэй промолчала и снова прикрыла глаза.

— Не местная?

— Из Москвы.

Девушки присвистнули, и уже другой, бархатно-низ­кий голос удивился;

— Там-то больше мест, где можно познакомиться, это в Питере лсеби-тусовок раз-два — и обчелся!

— Я не лесбиянка. — Рэй оторвалась от двери и по­смотрела наконец на своих собеседниц. Одна из них от­кашлялась в кулак и пробасила:

— А я-то думала, лесбиянка — это женщина, которая спит с женщинами; ы что, типа, не женщина?

— Нет.

Пару секунд они удивленно молчали, потом одна из них усмехнулась:

— Ага, ну да, конечно, не парься, тут все свои! Знаем: «женщина» — это для буча оскорбление!

— А кто тут бучи?! — Девушка с бесцветными ресни­цами задиристо вскинула на приятельницу курносый нос и, наморщив лоб, искоса посмотрела на Рэй из-под корот­кой челки.

Одна из говорящих присела на корточки и, закурив, снова пробасила:

— Че тут пиздодельную философию разводить: буч — это не лесбиянка, это педо-мужик, она права.

— Да нет, это, скорей, не-до-ба-ба! — засмеялась дру­гая девушка.

— Слушай, а ты мне нравишься: молчишь, как парти­зан! — Девушка с хриплым голосом решительно подошла к Рэй под пристальным взглядом той, что присела закурить.

Девушкам было не больше восемнадцати; Рэй переве­ла взгляд на ту, что встала рядом с ней: лицо красивого мальчика в обрамлении коротких, похожих на сено волос, вброви — маленькая сережка, очки в тонкой оправе, шея замотана в длинный полосатый шарф; девушка протяну­ла руку:

— Ты, как и я, клевый парень, я вижу! – и добавила: — Меня Юля зовут.

Рэй взглянула на тонкие длинные пальцы, протянутые к ней из серого рукава мужского полупальто, и почесала нос.

— Юля… А говоришь — парень… Ничего, если не за­играешься, все пойдет путем!

Кто-то снова усмехнулся.

— Да у меня все и так нормуль! — Юля убрала руку и присмотрелась к Рэй: — Уделанная, что ли, москвичка?…

— У тебя глаза красивые, почти как у нее. — Рэй по­смотрела сквозь ту, что представилась Юлей.

— Как у кого? — спросила та.

Полная девушка, сидевшая на корточках, отбросила в снег дымящийся окурок и встала.

— Ну чего ты до нее домогаешься? Тебе же дали по­нять: ты не в их вкусе! Пошли домой!

Юля сняла очки и шагнула к Рэй вплотную:

—Как у кого? У кого «у нее»?

Полная схватила ее за руку:

— Пошли, говорю, обойдемся сегодня без танцев!

Юля выдернула руку, продолжая смотреть на Рэй.

— А я давно в Москве не была…

— Пойдем, говорю! — Подруга снова взяла Юлю за руку, и на этот раз вывернуться той было труднее.

Юля снова надела очки и, сжав губы, прошипела:

— У тебя кровать скрипучая, Диночка!

— А у тебя маман не догадывается, чем ты на моей скрипучей кровати занимаешься!

Рэй сплюнула и зашагала прочь. В метро захлопнулись такие пугающие москвичей чугунные ставни, и Рэй захо­телось сжать голову ладонями, чтобы не слышать гула уво­зящего ее поезда. Под беспощадным неуютным светом друг напротив друга сидели в полудреме незнакомые ей люди.

Она совсем не думала об Алисе, о ее доме и о себе, от­чего-то вспоминались немытые колбы под жужжащими лампами, малиновый халат милиционерши, ошалевшие глаза Пули, возвращающейся в родной город, барная стой­ка в «Перчатке», Адина забинтованная голова, плакатики на стенах в Кризисном центре —словом, мелькающие бес­смысленные картинки, которыми заполняется жизнь меж­ду своими главными событиями. Рэй посмотрела на свои ноги, ступающие на тающий снег, — в белом оставались темные следы от ее ботинок; она оглянулась — темные следы засыпало новыми хлопьями снега…

«Что в том городе, что в этом — все одно, — думала Рэй, — нелепы мои следы…»

Она зашла на мост и посмотрела вниз; вода и лед — безразличный холод. В сущности, граница между жизнью смертью еще менее незаметна, чем чугунная ограда моста.

Можно не произносить последних слов, но, если такое право дается даже при казни, почему бы не использовать его? Рэй достала телефон: если села батарея или уже вык­лючен за неуплату — значит, не судьба сказать эти сло­ва… Батарея уже мигала, и голос в балансе сообщал о не­обходимости пополнения счета, но выключен телефон еще не был, и Рэй набила сообщение. Потом телефон брякнул­ся на льдинку и, отпрыгнув в воду, исчез.