Александр Лонс - Темный Город...

— Но в чем причина? — перебил я Стива. — Что дает сбой программы? И откуда появляется тот или иной психоз? Где тот источник, что порождает ту же шизофрению?

— Если б я точно это знал, то давно бы Нобельпрайс по медицине получил, — усмехнулся Стив. — Причина окончательно неизвестна, если уж говорить совсем честно. Есть несколько теорий по шизофрении, каждая школа считает, что именно их версия справедлива. Кто думает, что виновата недостаточная выработка в мозгу рилина, кто винит во всём генотип и наследственность, кто эндокринно-обменные нарушения… А на практике вся эта неразбериха приводит к тому, что до сих пор, кроме всего прочего, популярна психотерапия. Считается, что во время психотерапевтических сеансов включаются незадействованные внутренние резервы, и сам организм начинает бороться со своим заболеванием…

Вернулись мы уже в другой кабинет — слева от входа в приемную. Второй кабинет Стива представлял собой просторное скучное помещение, где стоял Т-образный стол. На главное место — в середину перекладины буквы «Т» — уселся сам Стив. За его спиной, за стеклянной стеной-окном на слабом ветру шевелился лес. К моему удивлению, я не увидел никаких бумаг на столе, всё было строго и минимально достаточно: терминал, дисплей, кресла. Видеопокрытие на стенах не работало. Мой друг махнул рукой в сторону одного из ближайших кресел. Я сел.

— Что ж у вас за наука такая, что ничего не ясно? — Лекция Стива меня не воодушевила. Я был разочарован и расстроен. — Сейчас не Средние века, а вы же не алхимики, чтобы так…

— Нормальная у нас наука, — прервал меня Стив. — Вообще-то любое психическое заболевание сводится к органическим поражениям и нарушениям в мозге. В основе всегда чистая органика, но, в отличие от остальной медицины, психиатрия наука неточная. До сих пор. Интуитивная, я бы сказал наука.

С этими словами он откуда-то из-под стола вытащил кучу листков с разнообразными схемами, где было что-то начерчено, какие-то графики и что-то напоминающее аналитические таблицы… При виде всего этого добра сразу подумалось: «Я часом адрес не перепутал? Может, мой приятель никакой не психиатр, а все-таки бизнесмен?» Потом он долго еще что-то мне рассказывал, завалил разными терминами: комплаентность, биопсихосоциальная модель, конгруэнтность, гендер… Короче, я быстро потерял нить и, мягко говоря, уходил в аут.

— … каждое новое назначение, — заключил свою лекцию Стив, — это практически всегда «ломка» головы, в прямом смысле этого слова. Поэтому сделаем так: никакого этиологического лечения я тебе прописывать не буду, а дам общеукрепляющий комплекс и ряд рекомендаций, а через некоторое время посмотрим. Все равно ведь ты откажешься от курса психотерапии?

— Еще бы, — подтвердил я, — ты же знаешь, что это для меня такое.

— Знаю, конечно. Так просто спросил, для порядка.

— А у тебя-то как жизнь? — поинтересовался я, чтобы сменить тему. — А то все обо мне, да обо мне. Что дома?

— Ты о чем? У меня же никогда не было дома в обывательском понимании, и тебе-то уж прекрасно все это известно. Сейчас вот я монографию пишу о истероидных и неврозоподобных расстройствах. Многие мои больные несут мощный психоэмоциональный заряд, который и вынужден брать на себя лечащий доктор, то есть я. Это как бы моя профвредность, мой крест и моя планида. Невротики и истерики несут поток негатива, неудовлетворённость жизнью, нытьё и раздражительность. По-моему, это самый тяжёлый вариант, и мало кто из моих коллег по доброй воле любит лечить таких пациентов. Обычно эти больные — источники существования разных психологов и психоаналитиков. Врачам, работающим с неврозами в так называемой малой психиатрии памятники при жизни надо ставить, по моему скромному мнению. Здесь вообще тяжело работать.

— Ну, извини, — я начал вставать с кресла. — Я, пожалуй, пойду, до встречи.

— Подожди, — Стив сделал рукой останавливающий жест, — когда я был последний раз на нашей научно-практической конференции в Лондоне, одна женщина, коллега из Бостона, рассказала мне такую историю. Как-то утром она проснулась от странного звука, напоминавшего стук. Встав с постели, она заметила бабочку, порхавшую у стекла со стороны комнаты, а снаружи — синицу, долбившую стекло в попытках склевать насекомое. Бабочка не видела стекла, но стремилась улететь от птицы. Синица тоже не видела стекла, но рассчитывала поймать бабочку. Тем не менее, из-за тонкого стекла, разделявшего их, бабочка все это время была в такой же безопасности, как если бы находилась за милю от этой птицы.

— Это ты к чему? — не понял я.

— А вот к чему, — Стив наклонился в мою сторону. — Беспокойство и неприятные сны не будут тревожить твою душу, если уметь управлять своими эмоциями. Вообще, тебе нужно изменить образ жизни и характер деятельности. Научись ставить невидимое стекло между собой и внешним миром. Тут необходим тренинг. Помнишь, я раньше тебе уже говорил, что слушать чужие истории иногда бывает очень полезно для пациента?

— Сам же тогда и объяснил, что далеко не всегда помогает, а только иногда. По особым показаниям. Этот метод, как я понял, вроде бы…

— Разрешить тебе? — оборвал меня Стив. — Тебе-то как раз и будет полезно.

— Мне? Зачем? Тоже психотерапия? Ты уверен, что мне это так уж необходимо?

— Может помочь. Только вот заполни этот бланк, о неразглашении сведений и об отказе от использования информации, полученной во время сеансов. Сейчас уже скоро начинается прием, посиди, послушай. У меня хорошая система, и звук при необходимости может транслироваться сюда с измененным тембром и рисунком голоса, дабы потом никто не смог узнать говорящего.

— Спасибо, конечно, — отозвался я, — но как-нибудь в другой раз, если можно.

— Смотри, как знаешь. Мое дело предложить, ты же ко мне за помощью обратился.

— Слушай, а личную просьбу можно? — я вопросительно уставился на своего друга.

— Ха! Можно подумать, что до этого у тебя была просьба общественная! Ладно, давай твою просьбу.

— Кто такие… — я назвал имена тех врачей, что попали в поле моего зрения.

— Никогда не слышал, — рассеянно ответил Стив, — а что, разве должен? Это кто?

— Практически твои коллеги, и, по-моему, один бывший твой студент. Не припоминаешь?

— Никогда не слышал! Или — слышал, но забыл. Но что точно, это не мои коллеги, всех своих я знаю поименно, — мой друг засмеялся. — Я, вообще-то, потерей памяти пока не страдаю. А зачем тебе? По работе или так, из личного интереса?

— Сейчас у меня на руках одно дело…

— Стоп! Я знаю про твое дело, слыхал уже, да и все наши в курсе. Есть такое понятие — профессиональная этика. Прости, старик, но ни один doctor, ни один мой коллега тебе не поможет напрямую, даже и не пытайся. Только если как-то обходными путями, но это уж без меня. Извини.