Mike Lebedev - Фестех глазами изнутри

И они поехали…
Погоды с середины сентября в рамках, видимо, грядущего глобального потепления, установились чудесные, не то, что год назад. Прямо русское бабье лето, Indian summer Джима Моррисона и Болдинская осень Александра Сергеевича Пушкина в одном лице, ни дать, ни взять. Жизнь снова была прекрасна. Снявшись с электрички в старинном городе Дмитрове, мы сели в любезно подогнанный крестьянством «пазик» и поплелись дальше. Цазик, правда, был один, но поскольку вместо ожидаемых ста пятидесяти бойцов по описанным выше причинам набралось едва-едва человек тридцать — то ехали, можно сказать, с комфортом.
…За окном с трясущейся шторкой расстилалась Родина. Мелькали на перекошенных указателях названия деревенек — «Буево», «Кукуево», «Нижние Пупыри» и другие известные на всю страну населенные пункты. На одной из облупившихся табличек значилось коротко — «Синь…», после чего, проехав чуть дальше, мы с удивлением прочли мемориальную табличку, укрепленную на здании, сколоченном без единого гвоздя — «Синьковская фабрика кожгалантерейных изделий». И сразу вспомнилась выдаваемая в пионерлагере продукция этого прославленного предприятия — кургузые мячи столь сложносочиненной формы, что корректно описать её возможно лишь в уравнениях степени не ниже восьмой. Запахло Детством, и сладко защемило сердце…

По прибытии на место мы быстро рассредоточились, захватывая лучшие позиции, и каждый занялся своим любимым делом. Гении Шура и Вадя углубились в решение заданий по «уравнениям матфизики», сдавать которые нормальным людям предстояло лишь на втором семестре третьего курса. Парни с ФУПМа быстренько вынули колоду, расчертили «пулю» и, оценив запасы предстоящего свободного времени, уверенно вывели «100» в середине. Легендарный студент Сергей Чупряев определился на теплое в прямом смысле слова место истопника локальной котельной — и в первый же вечер дал стране такого угля, что более нашего новоиспеченного «начальника Камчатки» не видели не то что трезвым, а и хотя бы просто не спящим. Что, однако, характерно — тепло в наш барак продолжало при этом исправно поступать: не иначе как от жара его широкой души… да, как говорится, Легендами не рождаются — Легендами становятся!
Остальные коротали время так, как и обычно коротают фестехи свой редкий досуг: пили вишневый сок, играли в шахматы, слушали радио… Да-а-а!!! Как раз тогда же пошли первые FM-станции, точно! И голос Ксении Стриж, который уже все слышали, но никто еще не видел, сексуально и притягательно расплывался в фиолетовых предзакатных сумерках Средней полосы. Всё те же фупмы, слегка поднапрягшись, установили абсолютный мировой рекорд — четыреста шестьдесят три «раздачи» в преферанс за сутки, и только сильный попутный ветер помешал занести это небывалое достижение в соответствующий раздел Книги Гиннеса. А что касаемо сбора непосредственно урожая… Так прошло три дня.

А между тем в студенческом городке на улице Первомайской обстановка складывалась совсем не такая идиллическая. Расстроенное крайне низкой наполняемостью полей студентами, руководство предприняло «зачистку» по общежитиям, профилакторию и прочим близлежащим строениям. Результаты мероприятия были неутешительны: большинство второкурсников успешно разъехалось по домам, а те немногие, которых удалось выловить — лепетали в свое оправдание нечто несвязное про нечеловеческие условия труда, самоуправство бригадиров, неорганизованный быт и заниженные расценки. В итоге на коротком, насыщенном заседании деканатов было принято решение лично выехать на место — и там уже непосредственно оценить сложившуюся ситуацию, на предмет, так сказать, и всё такое прочее…
Сиятельная делегация пожаловала во вторник, в обед. Возглавлял ее декан ФОПФа Федор Федорович Каменец, человек, которого «топоры» любили как родного. По Савеловской дороге, в ту пору ездили «именные» электрички, названные в честь мужественных героев славных лет, «Николай Гастелло», «Александр Матросов», «Матрос Железняк» и так далее. Поэтому неудивительно, что 1 апреля какого-то года из депо Лобня выкатился поезд, на борту которого ярко-желтой краской горело — «Федя Каменец» (по некоторым данным — даже «Пионер-герой Федя Каменец», но не суть. Это юмор такой, исключительно фестеховский — прим. авт.), а такое уважение, сами понимаете, в любом случае надо ох как заслужить… вот какой это был человек. Декан же Ткаченко, как младший по стажу руководства, трусил где-то сбоку.
Первым делом, конечно, Руководство направилось к средоточию всей колхозной жизни — на кухню, а время, как мы уже отметили, было как раз обеденное. Или, если быть до конца точным — уже чуть-чуть послеобеденное. Поэтому из дверей столовой прямо на встречу делегации вышел… а если еще точнее, то не «вышел», а…
Пейзане, конечно, несмотря на дующий со страшной силой свежий ветер перемен, на студентах экономили, как и раньше, при царском режиме. И вместо заявленных ста пятидесяти порций готовили… ну, наверное, порций девяносто так готовили, если по гамбургскому счету… но нас-то всего тридцать! Поэтому в паузах между соком и радио устраивалась натуральная обжираловка, что по талонному времени было совсем нелишним. Особенно для габаритных гениев Шуры и Вади…

В общем, из дверей столовой навстречу делегации «после сытного обеда» тяжело вывалился гений Шура. Вывалился — и тут же со стоном оперся о косяк, дабы чутка перевести дух. Живот его, и без того немалый, от полученных калорий был натянут туго, как басовая «бочка», и, думается, отстучать соло на такой «бочке» не отказался бы и сам великий барабанщик «Металлики» Ларе Ульрих. С трудом приподняв осоловевшие от счастья глаза, Шура встретился с внимательным взглядом делегации — и икнул.

Шура хотел было что-то сказать, но не смог. Вместо этого он опять икнул и поднял правую руку… невысоко, примерно до уровня груди, но все-таки. Жест явно означал — «Спокойно, мужик. Сам видишь — с голоду не пропадешь. Подхарчишься как-нибудь. О-ох, бляяя-яяя…» — и, раздвинув рукою деканов для спрямления и сокращения пути, Шура поковылял к бараку…
Обстановка в нашем двадцатикоечном нумере, несмотря на как бы условный разгар рабочего дня, была еще более благостной. Из «радио»-угла тихо гундосился какой-то безусловный мегахит тех дней — кажется, Крис Айзек и «Ledy in red» (ну, или Крис Ри и «Moonlight and vodka», что, в общем-то, одно и то же). У стеночки, аки принцесса на горошине, на семи матрасах совсем по-детски сопел во сне будущий знаменитый писатель. Наученный горьким опытом колхоза-90, дескать «сколько сверху ни укрывайся — а снизу все равно поддувает», он сперва подстелил себе второй матрас, потом третий, благо этого добра хватало… постепенно число матрасов дошло до семи, а еще два заботливо лежали рядом с кроватью, на случай непреднамеренного падения во сне…