Ядвига Войцеховская - Крестики-Нолики

"…Не выноси себе мозг. Она просто нашла место, где теплее…" Плоский мир с чёрно-жёлтой фотки не хотел идти ко всем чертям. Мало того, он подсовывал мне тот же милый аттракцион, который на деле грозил обернуться граблями, — и я готовилась с восторгом наступить на них снова. И ничего не могла с этим поделать…

Запах опиума и лакрицы — и секса.

— Привет, — сказала я, пытаясь забыть вкус кляпа из старых носков.

Джонсон одобрительно закивала.

— Говори это легко, — с энтузиазмом сказала она, размахивая руками, как ветряная мельница. — Знаешь, типа, у тебя нет проблем, и жизнь — сплошной кайф. Никто не любит загрузы, думаю, девки в твоём вкусе не исключение.

— Можно подумать, ты специалист по девкам, — проворчала я. — Или по моему вкусу.

— Я специалист по самой себе, это точно, — она уверенно выпятила грудь и ткнула в неё пальцем, чтобы я ненароком не ошиблась.

— Хорошо, — мне вдруг стало интересно. — И, как спец, что ты можешь сказать про девок?

— Однозначно, никакого грузилова. Я прибила бы парня, начни он первым делом изображать страдальца, — с отвращением сказала она. — Или, знаешь, эдакого трагического героя, которого никто ни хера не понимает, и потому он опупенно крут.

— То есть, он не выжал бы из тебя ни капли жалости? — уточнила я.

— Тот, кто выжал бы из меня каплю жалости, вместе с этой каплей получил бы и пулю в лобешник. Чтоб не мучился, — резонно сказала Джонсон. — А с трупом — сама понимаешь — продолжать процесс знакомства нельзя. Максимум, что можно сделать — это подогнать ему козырную морговскую бирку.

Мы ржали так, что вибрировали стёкла, а в бачке за перегородкой сама собой спустилась вода.

— Прямо не знаю, что посоветовать, Ковальчик, — сказала она, всё ещё истерически хихикая. — Кроме привета, надо сказать что-то ещё. Или не сказать.

— Что значит, не сказать? — удивилась я.

— Не сказать — значит, сделать. Ну, к примеру — принеси ей голову её врага, — Джонсон поразмыслила и мечтательно прищёлкнула языком. — Лично я бы не устояла.

— Ты — это немного другое дело, — осторожно сказала я.

— Не я одна, — усмехнулась Джонсон. — Хотя, судя по твоей роже, ты окучиваешь трепетную лань, которой вряд ли понравится чья-нибудь башка на тарелочке.

Я скромно промолчала.

— Сделай наколку с её именем — тебе ведь почти всё равно, какой дрянью забивать себе руки, — предложение было не таким уж и хреновым, только на него требовалось время. И какое-то выгодное место, чтоб эффект не пропал даром.

— А где? — тупо спросила я.

— На лбу, чёрт подери! — Джонсон не преминула воспользоваться моментом.

— Очень смешно, — саркастически сказала я.

— Мне не смешно, мне грустно — потому что я непонятно зачем приятно провожу с тобой время в компании унитазов, вместо того, чтобы давить на массу — обрати внимание, в отведённое для этого время, — бессовестно заметила она.

— Ты помогаешь мне, как брат… то есть, сестра по оружию, — уверенность пёрла у меня из ушей. — И сестрой по оружию ты остаёшься двадцать четыре часа в сутки, даже когда сидишь на горшке или желаешь дрыхнуть.

— Кстати, об именах — как её зовут? — вдруг спохватилась Джонсон.

— Нет, Джонсон, только не это, — отрезала я. — К чёрту имена.

— Тогда какого хрена ты стоишь тут и трындишь про что угодно, только не по делу? — возмутилась она. — А если по делу — то, будь уверена, ты не сойдёшь с этого места, пока не научишься говорить "привет" так, чтоб от тебя не хотелось убежать без оглядки.

Я прокляла всё на свете. Я говорила этот "привет", пока у меня не заболел язык. И так, и эдак, я только что не становилась на голову и не разговаривала ушами, задницей или чем-нибудь ещё. Нет, ребята, у меня, конечно же, не было кучи проблем, мне было начхать на весь белый свет, который я вообще вертела вокруг пальца и имела во все дырки: — вот как лихо я научилась говорить этот грёбаный "привет". Зеркалу, сортирной стене с трещинами от моего кулака и Рыжей Джонсон.

Наконец, она перестала морщиться и ворчать "халтура", и мы пошли спать.

Ночь была на излёте, а я чувствовала себя такой крутой, что, не задумываясь, подкатила бы ко всем девушкам в радиусе десяти километров — и оптом, и к каждой по отдельности.

Но если бы кто-то сейчас сказал "привет" мне, я выбросила бы его в окно.

Теперь эту немереную крутость надо было применять на практике.

Время "как-нибудь поболтать" наступило довольно скоро. Предмет охоты был опознан, наверно, сразу, как переступил порог госпиталя — я стала прямо как собака-ищейка, натренированная на запах секса, — и подловлен в коридоре.

Я, словно невзначай, вывернула из-за угла прямо перед носом у этой Эли — так, что она вздрогнула от неожиданности и остановилась.

В стене справа были какие-то шкафы с врачебными примочками, запасным бельём или чем-то в этом роде. Я вытянула руку и опёрлась на дверцу, стараясь проделать это как можно вальяжнее. Мне казалось, что я более наглядно продемонстрирую состояние "нет проблем", если буду себя вести с наглостью завзятого мачо. Всё бы ничего, однако чёртова дверца оказалась из крашеного железа и загудела, будто я стукнула кулаком по бочке для поливки огородов.

— Привет, — небрежно обронила я.

Господи Боже! Вблизи она была ещё красивее. Я словно примёрзла к проклятущему шкафу, а содержимое черепушки стало похоже на кисель и незамедлительно сползло в совершенно другую часть тела.

— Привет, — сказала она и мельком посмотрела на звонкую дверцу. — Я вас знаю? Как вас зовут?

Нет, она была не просто красивой — она выглядела, как воплощённая мечта, как девушка из кинофильма или из журнала, "мадемуазель Империя", достойная украшать обложки глянцевых изданий.

Зато я стояла и улыбалась, как полный кретин, остатками думалки рассудив, что лучше я буду молчать и улыбаться, чем делать то же самое с постным лицом, будто собираюсь пригласить её на собрание церковной общины или в библиотеку.

Девушка с обложки хотела знать, как меня зовут.

— Ковальчик, — наконец, выдавила я.

— Уверена — мы где-то встречались! — радостно объявила она.

— Думаю, тут, — мой голос явно не был согласен со всем остальным организмом и всё-таки склонялся к идее позвать её в библиотеку. Мне тут же захотелось задать дёру, а потом потренироваться ещё разок и только тогда снова попытать счастья.

— Вы лечитесь в госпитале? — удивилась Эли, обозревая меня с головы до ног.

Картина не впечатляла: я была с руками, ногами, целой головой и не походила на обмотанную бинтами мумию.

— Нет, — я прокашлялась. — Я прихожу к Берц.

— Как мило, — вежливо сказала она и улыбнулась. Я могла дать на отсечение свою тупую башку, что она понятия не имела, кто такая Берц. — Ковальчик. А почему так странно — Ковальчик? Ведь у вас есть имя?