Шань Са - Императрица

Прелесть взросления мимолетна. В четырнадцать лет Маленький Фазан поднял со лба волосы и стянул их узлом. После церемонии советники объявили государю, что оставить в Женском покое мужчину было бы нарушением приличий и правил. Так Маленький Фазан, покинув нас, обосновался в собственном княжеском дворце. А несколько месяцев спустя он в одеянии императорского чиновника явился ко Двору и стал участвовать в решении важных вопросов. Достопочтенная Великая Принцесса Обоюдный Мир [10] Т. е. тетка Императора по отцовской линии. сосватала Маленького Фазана с одной из своих некровных внучек — высокородной барышней из клана Вань, уроженкой провинции Бинь, чей дед был Главным Советником при дворе династии Западная Вэй, а дядя только что женился на удельной принцессе. [11] Такой титул получала дочь императорских князей и принцесс.

После отъезда любимого брата Бычок как будто потеряла душу. Девочка чахла на глазах, мучая меня жестоким вопросом: «Почему вся жизнь — сплошные расставания?» В день свадьбы князя она затворилась у себя в комнате и не желала ни с кем разговаривать. Чрезмерная тоска подорвала ее силы. С приходом зимы у сестры Маленького Фазана началась сильная лихорадка, а три дня спустя она ушла на небеса.

Я вновь увидела князя на церемонии уложения во гроб. Он заметно вырос. И уже не мальчик, но мужчина в белых одеждах выплакивал свою боль. Я хотела избежать встречи, но Маленький Фазан заступил мне путь. В голосе его тоже появились низкие нотки, как и положено взрослому.

— Я убил ее, — князь затопал ногами. — Это я ее убил!

Оба мы оказались виновны в том, что нас любили. И я, забыв обо всех правилах достойного поведения, вместе с Маленьким Фазаном плакала на ветру.

С неба, устилая землю, падал снег моего восемнадцатилетия.

В Императорском парке [12] Императорский парк имел размеры в 60 км по периметру. за Северными воротами, к западу от дворца, тянулись богатые самой разной дичью леса и рыбные реки. Осенью, когда опаленную солнцем листву окрашивало охрой, земля содрогалась от трубных звуков рогов и рокота барабанов, заливистого лая собак и рыка ручных леопардов. Яростно стучали копыта. Всадники со значками и знаменами мчались, подобно рою обозленных пчел. Развевались полотнища священных стягов, и сам Император, под желтым зонтиком сидя на любимом скакуне, спускал тетиву украшенного золотыми пластинами лука. Когда он посылал коня в галоп, мощная фигура утрачивала грузность, словно вдруг становилась легче. Гибкий и подвижный, Повелитель Мира вновь был непобедимым героем, покорившим Империю силой оружия.

На берегу реки устраивались пиршества. На вертелах жарились кабаньи и оленьи туши, а охотники тем временем ставили деньги на того или иного из тюркских вождей, боровшихся полуголыми и намазав тело жиром. Князья и советники исполняли новейшие монгольские танцы, а сам Император милостиво отбивал ритм, потрясая бубном.

В тот день пьяный и довольный праздником государь велел привести к его шатру коня по имени Крылатый Лев, подаренного одним из владык Запада. Военачальники и полководцы по очереди пытались укротить это гигантское златогривое чудовище ради чести испить вина из кубка, обещанного в награду. Гремели барабаны. Крылатый Лев ржал, взбрыкивал, изгибался дугой или, вдруг остановившись на полном скаку, сбрасывал воинов наземь.

Люди кричали от удивления и досады. А Император, воспламененный этой жестокой игрой, приказав, чтобы ему подкололи рукава, объявил, что принимает вызов. Государственные советники пали на колени:

— Сыну Неба надлежит беречь свое божественное тело.

— Рисковать жизнью — недостойно повелителя.

— Мудрые осудили бы вашу неосторожность.

— Господин, не забывайте о долге перед государством!

В замешательстве Император топнул ногой и огляделся по сторонам:

— Неужели никто не способен справиться с этим конем?!

Услышав этот призыв, я выступила из ряда охотниц и распростерлась у ног повелителя:

— Ваша прислужница просит дозволения попытать удачу!

Впервые за все эти годы государь взглянул на меня. Просьба моя его удивила и позабавила:

— Мои военачальники не сумели справиться с чудовищем, а ты, девочка, не боишься умереть под окованными железом бешеными копытами моего скакуна?

Я сама не подозревала, что у меня хватит духу ответить Императору так спокойно:

— Повелитель, тех, кто жесток, следует укрощать еще большей жестокостью. Осмелюсь попросить, чтобы мне предоставили три орудия: кнут, молот и кинжал. Сначала я дам коню урок, укрощая его хлыстом. Не станет меня слушаться — стукну молотком по голове. А вздумает бунтовать и далее — перережу горло.

Император расхохотался, похвалил меня за твердость характера и сказал Сыну-Наследнику, что это превосходное отражение тактики его собственного подхода к монголам. Наутро повелитель перевел меня на службу во Внутреннем покое своего дворца. Надев мужской костюм, с табличкой и тушечницей у пояса, а также воткнутой в узел волос кистью я присоединилась к толпе секретарей владыки.

Дворец Драгоценной Росы окружали клумбы ирисов и орхидей. Высокие, как небесный свод, потолки, занавеси из жемчужин, каллиграфически расписанные зонтики, извилистые крытые переходы — все это сплеталось в паутину дворцовых тайн. Бесчисленное множество дверей (сквозь проемы можно было увидеть крохотный кусочек неба, покатую крышу, окно в форме полной луны, камень, обвитый глицинией, изумрудного цвета пруд и танцующих там белых журавлей). Какая изобретательность требовалась, чтобы создать у любого из приглашенных впечатление, будто он один наслаждается благосклонностью Сына Неба!

Со своего места за обтянутыми воздушной тканью ширмами и раздвижными дверями я видела процессии ревнивых наложниц и мечтающих о признании князей. Даосские монахи и лекари обсуждали снадобья, дарующие бессмертие. Когда в потайных ходах появлялись или исчезали советники и полководцы, я знала, что где-то в Империи полетят головы смутьянов.

Поэтесса Цзу слабо защищалась от совместных действий соперниц. После преждевременных родов Утонченная Наложница удалилась из непосредственного окружения Императора и вела одинокую, очень невеселую жизнь. Прелестнейшая Супруга все еще храбро сражалась, дабы сохранить благоволение Господина. А я стала на полголовы выше женщины, открывшей мне упоение и мерзость любви. Я смотрела на Янь с пренебрежением, тогда как она пыталась меня соблазнить. Глаза ее утратили былую томную негу. Свинцовый оттенок кожи выдавал участие в бесконечных оргиях. Жеманное сюсюканье превратилось в смехотворный змеиный шип. И меня удивляло, как я могла сходить с ума по такому кошмару.