Лев Сокольников - Саркофаг

Глава 22. Смерть "вождя"

Везло на общение со сволочью: школа не могла дать место в общежитии и предложила "оплачиваемый частный сектор". В посёлке шахтёров медного рудника, не очень далеко от школы. Меня и ещё одного из "нашего" набора поселили в одной комнате.

Помню личность "товарища"? Помню: в его лице было много черт, как и у недавних "фэзэошных" "товарищей". "Везёт"!

И я "затосковал: снова что-то "знакомое и родное" встретилось! Куда оно выйдет, во что!? — вышло: на третий день проживания "товарищ" в полутёмных сенцах дома из кулака показал наручные часы!

— "Толкнуть" нужно… — шёпотом сказал "друг"…

— Твои?

— Нет…

— Вот и сам и толкай! — это было моё первое "отречение". Второе было вечером:

— Ну, сволота, признавайтесь, кто часы взял!? — не громко, но угрожающе вопросил хозяин дома.

— Извините, я не "ел чеснок"… — пролепетал я… — чего скромничал?! Трусил? Почему бы не сказать хозяину:

— Вот эта сволочь украла твои часы!

"Допросов с применением пыток" не было, если не считать, что обворованный хозяин вывел вора в сенцы и учинил ему небольшую "экзекуцию" с названием "оплеуха". Всё верно: ворьё признаётся в "деянии" только после хорошей оплеухи! Психология у них такая.

Хозяин работал в шахте, медный колчедан добывал:

— Ты, сучонок, будешь в шахте работать до тех пор, пока не выплатишь стоимость часов! — вот это "воспитание трудом"! — директор школы был полностью согласен с "вердиктом" владельца часов.

Что "отписал" директор в районный "Отдел культуры", пославшего вора учиться "проводить передовую советскую культуру в массы" — я, разумеется, не знал.

Очень скоро нашлось место в общежитии, и я ушёл с "частного сектора". Хозяин ничего не имел против меня:

— Оставайся. К тебе претензий нет.

Интересный момент: ворюга не был в "претензии" ко мне: "почему открестился"? Чтобы могло быть, если бы я не "проблеял" хозяину слов о чесноке? И мог "товарищ" оболгать меня:

— И он в "деле" был?

* * *

Учёба моя пошла легко и свободно. Свободно до нахальства: хватало лекций, чтобы запомнить основные положения "кинотехнической науки".

Сегодня понимаю, что тогдашня моя лёгкость в познании кинотехники была результатом уроков физики умнейшего Николая Ивановича. Он заложил прочнейший "фундамент", дал начальную, правильную подготовку всем моим познаниям. Великое дело — хороший учитель, сумевший привить любовь к своему предмету!

Я вёл конспекты лекций не для того, чтобы потом ими "освежать пройденный материал", нет По "кинотехнике" знал больше того, что рассказывалось на лекциях. Для чего тогда конспектировал? Дикая, игривая мысль обуяла: "сколько успею записать из того, что рассказывает директор"? — он преподавал "Кинотехнику". Забавляла и распирала гордыня: "старшие учащиеся после уроков брали мои конспекты и переписывали всё, что я "ухватывал" во время лекции! Пожалуйста, берите! Не жаль, я и без конспектов всё помню"! — есть сильные подозрения, что дар быстро и разборчиво конспектировать лекции я получил в "клубе железнодорожников" от трофейных фильмов:

— "или смотри одну "картинку" и тогда ничего не поймёшь в фильме, или успевай видеть кадр, слушать чужую речь и читать её перевод"! — "третьего не дано" В комнате общежития проживали вчетвером, и самый молодой — я. Остальные — взрослые люди, коих районные отделы культуры направили на курсы по соображениям:

— Как товарищ может руководить "домом культуры" на селе, если у него нет "культурного" образования? Хотя бы какого-нибудь!? Пусть и курсы киномехаников?

Как рассказать человеку за сорок о работе лампового "усилительного устройства"? Как довести до его сознания работу "сурьмяно-цезиевого фотоумножителя"? Как он работает, какие процессы в нём происходят? Почему фильм идёт, а разобрать разговоры "действующих лиц и исполнителей" невозможно? Как отъюстировать звукочитающую оптику? Да и виновата ли она? Может, фильм истёрт до предела?

Все киношные технические тонкости нужно было узнать и запомнить всего за девять месяцев. Занимала мысль: "срок обучения равен сроку беременности, потом училище тебя "родит" — и, пошёл ты, раб божий, "просвещать" народ! Сам-то я верил тогда, что готовлюсь в "просветители народные"? Полной веры не было, вместо её была какая-то, необъяснимая словами, издевательская ирония, и она вертелась в сознании, но как её оформить речью — я не знал. Мои тогдашние мысли имели очень много сходства с фурункулом, который собирается выскочить в неприличной части тела.

Кинотехнику преподавал директор училища, и мне, как отличнику, он давал книги по кинотехнике из своей библиотеки. В один из дней марта 53 года я взял книгу "Кинотехника" издания довоенных лет и наслаждался ею допоздна.

Начало занятия на следующий день по моей любимой кинотехнике почему-то затягивалось, причину задержки никто из учащихся объяснять не брался: начальству виднее, когда и как учить курсантов. Учащиеся о задержки лекции особо не волновались и говорили о своём.

Минут через двадцать в аудиторию вошёл директор, подошёл к столу, положил руку на край и по привычке не предложил сесть. Это было новым в общении с нами. Мы насторожились и не зря:

— Товарищи! Скончался… — и последовало перечисление всех титулов "отбросившего коньки" "вождя". В аудитории стояла густая тишина, коя бывает в только в моменты, когда люди и дышать прекращают. Сегодня вопросы к прошлому: почему директор не сказал просто и понятно: "Сталин умер", а занялся таким пустым и ненужным делом, как перечисление всех титулов покойного? И почему людей на ноги ставят, когда сообщают о кончине "великих"? Заставляют "приказным" способом выражать уважение к усопшему? Не следует бить стоящих людей по их головам печальными известиями: у меня могут ноги подломиться от ужасного сообщения! И что тогда!?

Тогда ничего не понимал, но и сейчас ясности не больше: как мог человек сидеть в кресле директора школы по изготовлению "младших работников советской культуры" и не быть коммунистом!? А если коммунист, то разве он мог сказать полным голосом, рядом с криком:

— Товарищи курсанты, Ёська лапти отбросил! — уж коли я смог уловить в словах директора фальшивый траур, то, что тогда думали другие, кто был старше меня в два раза? "Горечь утраты" поминать не нужно, она и без слов понятна, а если о ней говорят, то это уже не горечь, а… фальшивка… "порнография"…

— Мудовые рыдания — шёпотом сказал сосед по столу с непонятной фамилией "Волхонок".

Вот чем страдаю с первого класса школы: после "безответных" вопросов от учительный о "пройденном материале", тянуло смотреть в окно:

— Почему не выполнил домашнее задание? — допрос касался "чистописания" в тетради "в косую линейку". Чего спрашивала? Знала, что нет бумаги, не на чём писать, но требовала? Так выработался рефлекс, не меньший, чем у "собаки Павлова". Поэтому при встрече с "безответными" вопросами и смотрю в окно… когда оно есть. Если окно отсутствует — перехожу на "ответы" собственного изготовления. Пусть они будут какими угодно: