Евгений Титаренко - Критическая температура

С трудом подавила в себе бешеную – до слез – ярость, чтобы не выказать ее Юрке.

– Куда ты ходила?

– Подслушивала. За что Стаську вызвали.

– За что?

– Да. так… Ерунду наплел в «опроснике»…

Юрка смотрел ей в лицо, а она в Юркину грудь за отворотами рубашки, потому что, несмотря на все свое бесстрашие, немножко робела под его взглядом, и еще потому, что ей нравилось глядеть на загорелую Юркину грудь в белых, свободно распахнутых отворотах.

Подняла глаза и сразу чуточку покраснела.

Юрка улыбнулся своей всегдашней осторожной улыбкой, хотел что-то сказать, но в это время мимо них прошла со стороны учительской Клавдия Васильевна. Оба проводили ее глазами.

Немножко пришибленная по обыкновению, Клавдия Васильевна выглядела на этот раз и вовсе разбитой. Какими-то неуверенными, болезненными шажками не прошла, а медленно протащилась к выходу, бесцветная, сгорбленная.

В груди Милки опять без причины возродилась ярость, так что захотелось вдруг разреветься. Почему сегодня все, что бы ни случилось, задевало ее?!

Юрка заметил перемену в Милкином лице.

– Что с тобой?

– Не знаю, Юра!.. – с трудом проговорила она, виновато поморщив лоб и ненадолго поджав губы. – Плохо мне почему-то сегодня. Словно что-то должно случиться! – призналась Милка и сама испугалась своих мыслей.

– Это ты из-за кражи? – Он дотронулся до ее руки.

Милка кивнула.

– Из-за нее тоже. А потом еще из-за чего-то. Сама не знаю. Взвинченная вся!

– Не принимай все так близко! – сказал Юрка. – Тебе-то какое дело до этого?

Она кивнула.

– Да я ничего! Это так… – И, чувствуя, что не может она сейчас разговаривать с ним, глядеть на него, просто совершенно не может, хотя для этого не было никаких оснований, она попросила: – Я пойду, Юра?.. Это так у меня, случайно…

Милка решила больше ни о чем не думать, ни из-за чего не волноваться, но все-таки не выдержала, остановила одиноко проходившего по коридору Ашота.

– Ты кого-нибудь видел вчера во дворе? Кроме меня, – решительно уточнила Милка. – Ну, кроме нас… Видел еще кого-нибудь?

Ашот глянул на пол, потом на Милку. Тряхнул головой.

– Нет.

– Врешь!

– Сказал – нет! – категорически повторил Ашот. И по лицу его было видно, что ничего другого он не скажет.

Милка вздохнула, отходя от него. И на смену недавней взвинченности как-то сразу пришло опустошающее безразличие. Ей стало вдруг все равно – до скуки.

Заявление Ашота ничего не значило: он был в хороших отношениях со Стаськой, еще когда тот жил во дворе по улице Капранова… Категоричность Ашота почти наверняка доказывала противоположное тому, что он говорил… И некоторое время Милка думала об Ашоте Кулаеве.

Потом, в связи с письмами, припомнила Юркино признание на школьном балу: «Миледи, вы мне очень нравитесь…» Кто и когда прозвал ее Миледи? Раньше, в пору увлечения романами Дюма, это даже нравилось, а затем стало привычным, как собственное имя. Глупо, конечно…

Возвращаясь к тайным перипетиям жизни Клавдии Васильевны, подумала: «А у Неказича есть дети?» И вспомнила: да! Четверо. К тому же молодые. Он женился лет сорока… Начинала вырисовываться личность адресата. Но это не вызвало у нее никаких определенных эмоций.

С трудом дождалась конца занятий.

Еще на уроке Неказича Милке было совершенно безразлично, как там и что думает о ней Стаська Миронов. И отчуждение его, и хамская записка затронули ее лишь постольку-поскольку. Но чем откровеннее он избегал разговора с ней, тем настоятельнее становилась для Милки необходимость в таком разговоре. Капризом это было или естественным желанием прояснить отношения, но идея увидеться со Стаськой один на один сделалась к последнему уроку просто навязчивой. Если не сказать болезненной, как у психопатки какой-нибудь. Милка даже взяла ручку, листок бумаги и хотела отправить ему еще одно послание: «Нам обязательно надо поговорить». Устыдилась. Она трижды пыталась наладить с ним контакт, все три раза начиная, по сути, одинаково: с того, что им надо поговорить, и он трижды недвусмысленно отвергал ее попытки.

С Юркой относительно вечера они условились, так что после занятий Милке без труда удалось избежать с ним встречи. Своей всегдашней попутчице Ляльке Безугловой она сказала: надо забежать в универмаг. Потом испугалась, правда: вдруг Лялька захочет пройтись до универмага? Но та, к счастью, покупать ничего не собиралась.

Милка одной из первых забрала с вешалки свое легкое, в серебристую клеточку пальто и, выйдя из школы, направилась в противоположную от улицы Капранова сторону – туда, где останавливались трамваи на юго-запад, и где, направляясь домой, не мог не появиться Стаська.

Чугунная решетка и яркие рекламные щиты на ней прикрывали Милку со стороны школы, киоск «Союзпечати» и бездействующие автоматы газированной воды – со стороны трамвайной остановки. Ей же из своего убежища было хорошо видно и школу, и остановку.

Унизительно было и стыдно прятаться, как маленькой девчонке, чтобы поймать кого-то на три слова. И кого поймать – Стаську. Который еще вчера – только пожелай она – два часа поджидал бы ее за этим самым киоском. Чувство стыда и униженности возрастало от минуты к минуте, но Милка упрямо не покидала своего убежища, испытывая при этом даже какое-то нездоровое удовлетворение. Пусть она совсем унизится – от этого Милка станет ожесточеннее и будет иметь полное право надавать Стаське пощечин, если не в прямом смысле, то хоть в переносном.

А Стаськи, как нарочно, все не было. Милка проводила глазами своих одноклассников, меньшая часть которых прошла мимо нее в сторону трамвайной остановки, остальные, среди которых был Юрка, – по направлению к улице Капранова.

Потом разошлась почти вся первая смена. Последними из школьной двери вывалили ярким рассыпающимся клубком семиклассники из «в», задержанные по неизвестной причине. Стаська появился сразу вслед за ними, когда Милка уже и злость растеряла, и устала от ожидания, так что, застигнутая врасплох, не вдруг могла припомнить, что хотела сказать ему в первую очередь.

Но Стаська, к некоторому облегчению и к досаде ее, не собирался ехать в юго-запад, а следом за большой группой семиклассников зашагал по направлению улицы Капранова.

Милке ничего не оставалось, как догонять его. С трудом высвободив свой портфель из чугунных тисков ограды, отчего на желтой коже появились коричневые и черные полосы, она вернула себе необходимую для разговора злость и, глядя в удаляющуюся Стаськину спину, зачастила по тротуару короткими, но решительными шагами.

Не разобрала, что крикнул Стаська в сторону семиклассников. Машинально остановилась, когда он остановился, и видела, как, отделяясь от группы своих дружков, подбежал к нему Герка Потанюк, загадочный – то ли круглый идиот, то ли очень хитрый – мальчишка.