Виталий Владимиров - Закрытый перелом

Так думал Виктор, а Таисия, непрерывно приговаривая, успокоила дочку, поднялась, объявила, что пора уже кормить Веруньку, и, легко попрощавшись — пока… — покатила коляску вдоль пруда, так ни разу и не обернувшись. Виктор долго смотрел ей вслед и почувствовал укол легкой досады от равнодушия Таисии, хотя вовсе и не желал продолжения знакомства и общения с ней.

Одиночество… Оно чувствуется не только в пустой квартире, не только среди себе подобных в уличной толпе, где каждый торопится мимо по своим делам, но и в том, что у тебя нет ни родных, ни друга, подумал Виктор и остановил сам себя: "Ну, это, старик, ты уж слишком. А если тебе и одиноко — сам виноват…"

Виктор встал со скамейки, инстинктивно отряхнулся, поправил кепочку и пошел к машине. Выехал на Садовое кольцо, потом свернул на радиальный проспект, через минут тридцать вошел в ресторан. Метрдотель Миша провел Виктора к столику, помог ему сесть, придвинув стул, и, вежливо поговорив о теплой золотой осени, прислал официанта. Борис не стал записывать заказ, он осведомился только, что будет пить из крепких напитков клиент, и, узнав, что Виктор за рулем, но голоден, предложил ассорти из рыбы, зеленый салат, красный борщ и поджарку с грибами. И, естественно, минеральную воду, масло, калач… К выбору десерта они решили вернуться попозже.

Ресторан этот был расположен далековато от центра, не столь многолюден и посещаем, но имел свою постоянную клиентуру, благодаря хорошей кухне и вежливому, ненавязчивому обслуживанию.

Именно сюда возил Виктор пообедать свой "экипаж", поэтому здесь его хорошо знали.

Виктор, не торопясь, отобедал, с особенным удовольствием съев поджарку, которую здесь готовили по-своему: на картофель, порезанный кружками и обжаренный в масле, клали также слегка обжаренные куски мяса, сверху отваренные грибы и все это томили в духовке, обильно залив напоследок сметаной. Виктор понимал что в его годы пора отказываться от таких, способствующих росту уже наметившегося брюшка блюд, но сегодня решил расслабиться.

Зато от десерта Виктор отказался.

Вечер он провел дома, у телевизора. Транслировали в записи встречу советских и канадских хоккеистов, а в перерыве показали видовой фильм о горных лыжах.

Виктор все-таки попал в горы с Антоном. Долетев самолетом до Минеральных Вод, они автобусом добрались до Чегета. Антон с утра уходил на подъемник, а Виктор в группе начинающих осваивал "плуг", "соскальзывания с бугра" и другие азы горнолыжной техники на небольшом склоне соседней горы. В обед они встречались, потом гуляли по дороге до Терскола, а вечерами сидели либо у камина в гостиной, либо в кафе или баре. На седьмой день обучения инструктор поднял группу начинающих на гору. Подъемников оказалось три, один за другим, на каждый стояла своя очередь, и только где-то часам к десяти Виктор оказался на верхней точке.

Виктор стоял, опершись на палки, и ощущал, как, несмотря на синее небо, припекающее солнце, белый снег и карнавально яркие костюмы горнолыжников, несмотря на атмосферу праздника, у ног которого раскинулась величавая панорама долины, в душу отчетливо вползал холодок страха. Потому что казалось, в одном шаге от Виктора за овальным гребнем крутого склона зияла пропасть. Антон рассказывал Виктору, что на заре горнолыжного спорта люди не имели понятия о слаломе и просто неслись с горы по склону, падали, вставали и снова устремлялись вниз.

Выбирая более пологий спуск, Виктор отъехал в сторону, сделал поворот, потом еще, а когда притормозил и остановился, то с удивлением заметил, что страшная часть склона осталась позади. Осмелев, Виктор двинулся дальше. Но склон, что открывался ниже, походил на выгнутую сферу, усеянную почти в шахматном порядке неровными снежными буграми. Только к обеду, измотанный в конец бесконечной горой, Виктор устало ввалился в номер гостиницы.

На нижней койке двухэтажной кровати сидел Антон. В руках он держал стакан.

Виктор поставил лыжи в угол, стянул шапку, куртку, повесил их на вешалку, расстегнул крепления и стянул колодки горнолыжных ботинок. В носках прошел в комнату, сел на кушетку напротив Антона и улыбнулся ему изможденной улыбкой:

— Устал…

— Съехал? — спросил Антон, не поднимая глаз.

— Одолел ее, проклятую, — гордо сказал Виктор и хотел было рассказать о спуске, но тут Антон поднял глаза и Виктор понял, что с ним неладно.

— Случилось что, Антон?

— Не ругай гору… Я сегодня сбил девушку…

— Как же это произошло? — не совсем еще осознавая происшедшее, спросил Виктор.

— Начинающие… Чайники… Инструктор выстроил их по склону змейкой, вот они по очереди и спускались. Кто-то съедет в одну сторону, остановится и ждет, когда следующий сверху тронется, а сам в другую сторону… Получилось две такие цепочки сверху вниз… А я сбоку вылетел, не видел… От одного-то я увернулся, мне пришлось сделать разворот, лыжи не успел закантовать и меня сбросило со склона… А ниже оказывается стояла она… И я… Масса-то громадная… Переломил ей обе ноги, упал на нее, нас потащило дальше и метров через пятьсот вынесло на камни… Ее лицом по камням протащило…

Виктор сидел, ошарашенный. Он сам только что был на горе, видел эти склоны и камни.

— Как же так?.. Ты же прекрасно катаешься… Почему так вышло?..

— А что почему? — пожал плечами Антон. — Все травмы в горах происходят только по двум причинам: либо ты, либо тебя.

— А что с ней?

— Я со спасателями сам ее спустил. В больницу отправил. Здесь прекрасное ортопедическое отделение. Сказали, что через восемь-девять месяцев будет ходить, но хромой останется на всю жизнь. И лицо повреждено.

— Так что же теперь делать? — растерянно спросил Виктор Антона.

— Ничего, — сказал Антон. — Обедать пойдем…

… После обеда, во время прогулок по горным дорогам, вечерами было свободное время, которое Виктор и Антон обычно проводили в беседах. Они не касались в своих разговорах ни Люси, ни Марины, ни Сергея, ни Таисьи, но Виктор время от времени, то ли рассказывая о прочитанной книге, то ли вспоминая какой-то фильм или случай из жизни, постоянно уточнял для себя концепцию Антона. Антон говорил охотно, подробно разъясняя свою теорию, что человек обречен жить и страдать, а никто не спросил его, желает ли он этого, что, скрывая свою животную сущность, люди обязательно становятся двойными, но такими их делает еще и сама жизнь, что каждому своя боль, свое страдание ближе, чем боль или страдание другого человека, что подняться надо всем этим может только бесстрашный философ, осознающий всю тщетность жизненной суеты, что такая доля недоступна женщине и что единственный смысл существования человека — в утверждении своего "я", каким способом, это неважно, потому что волей-неволей каждый считает, что избранный способ самоутверждения — лучший, потому что избрать иной способ самоутверждения в силу своего разума, способностей и характера, человек не может. Значит, все заранее предопределено и живет человек уготованной ему судьбой.