Джеймс Келман - Перевод показаний

Может проход здесь-то и был, может я ошибался.

Пути, да, существовали. Я мог их только искать, отваливая первые балки, глядя, что под ними. Я мог бы пробиться и пробился бы, это могу сказать.

Он тоже был здесь. Это меня раздражало. Только это. Я тогда равновесия набирался. И он. Откуда он взялся, всего за несколько секунд, я не знал, был на стене пониже. Был ли он умелый человек, да, определенно был. Хотя физической силы в его теле не было. Почему. Ну, не было, какую он вел жизнь, это я сказать не могу, высокий, но худой, худощавый. Может сила и была, только в неизвестной мне форме, возможно, да, испытание на прочность, как у танцора, который женщин поднимает. Если так, если такая сила, то она была скрыта, неразличима, особенно когда он начал, бросился на высокую стену, я-то забрался первым, но выбрал плохое место, худшее, сам выбрал, когда смотрел с земли вверх, там эта груда, как же я мог пройти. Я не мог. Видел, что это невозможно. Вот и подтверждение. Как бы я мог пробиться, я не мог, а насчет неудачи, неудачи я не потерпел. Я услышал смех. Обращенный ко мне. И увидел того с куском бетона, орудовал им, как молотом, что-то там внутри вышибал, попытка проломиться, взять вход штурмом, и пробивался, да пробивался, сила в нем была. Да, и во мне тоже, поискал железную трубу, нуда, нашел одну, вывернул, да, правильно, высвободил, ухватился, почувствовал силу в пальцах, держащих. Силы-то у меня были, руки крепкие, я мог это сделать, ну и стал, да. Она вырвалась, так что эти другие пусть их смеются, да, могут смеяться, смеяться все могут. Что тут поделаешь. Нет, я так не думаю

Я мог бы попасть внутрь очень быстро, пролез бы через проход, где он мог быть. Но и осторожно тоже. Могло и зажать. Сил у меня хватало, не то что у того, грудь сильная, мощная, плечи тоже, если бы мы подрались, то у него никаких физических преимуществ, только вот рост. Но рост, что такое рост, вытянулся, а куда, чего достиг. А я сильный, с ним не сравнить, что он мог сделать, ничего, ничего он сделать не мог, со мной, я не насмехаюсь, просто говорю, так и было.

Я к этому времени подобрался к одному потолку, ходил там быстро, смотрел, где бы это, и, походив, увидел место, где может удастся пройти. Я уже говорил, я не такой высокий, как тот, другой, но над стеной пониже тоже было навалено дерево, бетон, железные прутья, еще трубы, вот за них я мог ухватиться левой рукой, удерживая оружие, они бы меня выдержали. Я тоже и не тяжелый, но ветром меня бы не сбросило, не то, что этого другого, это навряд ли, не то что его.

А горечи я не чувствую. Другие пусть делают, что хотят, пусть чувствуют такую, да, всю жизнь, к себе, в себе, а во мне горечи нет, для себя. Нету ее, это могу сказать, я и говорю.

Я искал его, слушал, может стучит, у него был железный прут. Что случилось с куском бетона, да, мог рассыпаться на фрагменты, и когда я искал, мой прут мог пробить скорлупу, которая его голова, мог пройти недалеко от нее.

Я его не выбирал и себя не выбирал. Пришли безопасности. Может я должен сказать больше, но что, это пока ничего не известно. Я должен был подобраться к нему, ну и подбирался, а он отступал. Чего там неизвестно. Все известно или предсказуемо, причем в любое время. У этого человека не было силы, против меня, а я еще двигался быстро, так что мог это сделать, быстро

Да, у нее были рыжие волосы. Она снаружи пришла. При ней был большой узел, сверток такой. Откуда вдруг возникает то и другое? Она спешила в нашу секцию. Я слышал, закрылась дверь. Она ее тихо закрыла, не хотела шума. С ней был ребенок, малыш, несла на спине, личико крохотное.

Лицо младенца, любого младенца

У этой женщины не было спутника. Я никого с ней не заметил, может и сопровождал. Этого спутника видно не было. Никто не видел его, ее. Я не видел, ни другие. Как я могу это сказать, если бы мог.

У меня ведь тоже ребенок.

Дул ветер. На ней была широкая шляпа, и такая одежда, все тело видать. Она не свою одежду носила, так похоже, вроде старалась скрыться, просторная одежда, слишком.

Но может ей было все равно, это возможно.

Она на меня и не поглядела ни разу. Я улыбался время от времени, нет, почему она на меня так не глядит? Да, боялась, но не меня. Почему? Без причины. Меня к ней тянуло, я хотел ее, если бы можно, да, сексуально, как это, мужчина и женщина, ничего страшного, ужасного. Она увидела меня, да, посматривал на нее, это делал. Часто. Да я и не отрицаю. Но только я ничего бы не сделал, нежелательного. Так что я ее разглядывал. Она посмотрела на меня, я тоже смотрел, наблюдая. Для нее это также было кое-что, может она так и думала, что она думала, ну, как я за ней наблюдаю, изучаю ее, вот что думала, насчет мужчины и женщины, может и испугалась.

Это место, в котором мы были, там ужасные вещи, события, все оставили свой знак. Да, такие знаки существования. Их существования. Некоторые материальные.

Их воздействие на нас, на меня, как и на всех, на человеческих существ, оно лишает нас силы, решимости, ослабляет дух, да, дух наш ослаб, я бы так это сказал.

Какая еще история.

У нее был малыш, с ней.

Я говорил, у меня тоже ребенок, так что мысли о моем ребенке, о другой жизни, одна в другую.

Я говорю о духе. Что-то может пробиваться наружу. Это не спасает, я с этими мыслями свыкся, мне и сейчас с ними удобно, сейчас тоже, также, да.

Что тут перечислять, сущность человеческой жизни, только одна наша сила, она вот, что это такое, это важнее решимости. Я не мог уклониться от таких описаний моего состояния, подбираясь к тому, чем оно было, хотя чем же оно могло быть, мной, в процессе становления. А то, что произошло, так и не стало бы ясным, пока я не выйду за пределы моего я, подальше отсюда, но ведь это когда еще будет, и как нам жить во всем этом до того, если оно вообще наступит.

Никто не объясняет нам этого. Никто никогда ничего.

А что произошло с рыжей, я сказать не могу, но она была одна из многих, если была, думаю, все-таки была. При ней был большой узел, сверток, как будто что-то внутри. У меня тоже ребенок, я ведь уже говорил.

˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘

˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘ ˘