Грэм Грин - Доктор Фишер из Женевы, или Ужин с бомбой

Я удивился, когда один из моих начальников отворил дверь моего кабинета и впустил мистера Кипса. Мне показалось, что ожила карикатура: согнувшись чуть не вдвое, мистер Кипс шел ко мне с протянутой рукой – словно не здоровался, а отыскивал потерянный доллар. Сослуживец сказал почтительно, к чему я не привык:

– По-моему, вы знакомы с мистером Кипсом.

– Да, – сказал я, – познакомились у доктора Фишера.

– Я не знал, что вы знакомы с доктором Фишером.

– Мистер Джонс женат на его дочери, – сказал мистер Кипс.

Мне показалось, что на лице моего начальника отразился страх. До сих пор я ничем не привлекал его внимания и вдруг стал представлять опасность – ведь зять доктора Фишера, имея такую поддержку, может занять место и в правлении!

Я неосторожно позволил себе над ним чуть-чуть подтрунить.

– «Букет Зуболюба», – сказал я, – пытается смягчить вред, который мы тут причиняем зубам. – Это было весьма опрометчивое замечание: оно могло быть сочтено нелояльным. Крупные предприятия, как и разведка, требуют от своих подчиненных не столько порядочности, сколько лояльности.

– Мистер Кипс – друг нашего управляющего, – сказал мой начальник. – У него небольшое затруднение с переводом, и управляющий хочет, чтобы вы ему помогли.

– Мне надо послать письмо в Анкару, – сказал мистер Кипс. – Я хочу приложить к нему перевод на турецкий, чтобы не было недоразумений.

– Я вас оставлю, – сказал начальник, и, когда дверь за ним закрылась, мистер Кипс предупредил: – Это, конечно, не подлежит разглашению.

– Понимаю.

Я действительно понял это с первого взгляда. Там упоминались Прага и «Шкода», а «Шкода» для всего мира означает оружие. Швейцария – страна причудливо переплетающихся деловых афер: множество не только политических, но и финансовых махинаций совершается в этом маленьком, безобидном, нейтральном государстве. Все технические термины, которые надо было перевести, как я увидел, относились к вооружению. (На какое-то время я попал в сферу, далекую от шоколада.) Вроде бы существовало американское акционерное общество «И.К.Ф.К.», которое вроде бы покупало оружие для Турции у Чехословакии. Конечный адресат этого оружия – только стрелкового – был неясен. Там упоминалось имя, которое могло быть палестинским или иранским.

Турецкий язык я забыл в значительно большей мере, чем испанский, – у меня было мало практики (мы редко имели дело со страной рахат-лукума), и я долго провозился с переводом.

– Я попрошу это перепечатать начисто, – сказал я мистеру Кипсу.

– Предпочел бы, чтобы вы сделали это сами, – сказал он.

– Секретарша не понимает по-турецки.

– Все равно.

Когда я кончил печатать, мистер Кипс сказал:

– Я понимаю, что вы делали это в служебное время, и тем не менее небольшой подарок?..

– Совершенно необязательно.

– Могу я хотя бы послать коробку шоколада вашей жене? Может, конфет с ликером?

– Ах, знаете, мистер Кипс, в нашем доме недостатка в шоколаде не бывает.

Мистер Кипс, по-прежнему сгибаясь чуть не вдвое, так что нос его почти касался стола, словно вынюхивая все тот же увертливый доллар, сложил письмо, черновик и спрятал их в бумажник. Он сказал: – Когда мы увидимся у доктора Фишера, вы, конечно, не станете упоминать… Это дело в высшей степени секретное.

– Не думаю, что мы когда-нибудь с вами там увидимся.

– Почему? В это время года, если погода хорошая, он несмотря на снег, устраивает самый пышный прием в году. Думаю, что скоро мы получим приглашения.

– Я был на одном приеме, и с меня хватит.

– Должен признать, что последний прием был недостаточно продуман. И тем не менее он останется в памяти его друзей как Овсяный ужин. Крабовый ужин был гораздо занятнее. Но никогда не знаешь, чего можно ждать от доктора Фишера. Был Перепелиный ужин, который так расстроил мадам Фэверджон… – Он вздохнул. – Она обожала птиц. На всех ведь не угодишь.

– Но подарками, думаю, он угождает всем.

– Да, он очень, очень щедрый.

Мистер Кипс, согнувшись крючком, двинулся к двери: казалось, на серой дорожке отпечатан маршрут, по которому он должен следовать. Я крикнул ему вслед: – Встретил бывшего вашего служащего. Он работает в музыкальном магазине. Некий Стайнер.

Он сказал: – Не помню такого. – И, не останавливаясь, продолжал свой путь по начертанному маршруту.

Вечером я рассказал об этой встрече Анне-Луизе.

– Никуда от них не денешься, – огорчилась она. – Сперва бедняга Стайнер, а теперь мистер Кипс.

– Просьба мистера Кипса никак не была связана с твоим отцом. Наоборот, если я твоего отца увижу, он просил не упоминать о нашей встрече.

– И ты обещал?

– Конечно. Я не собираюсь больше с ним встречаться.

– Но теперь они этой тайной связали тебя с ними, верно? Они не выпустят тебя из рук. Хотят, чтобы ты стал одним из них. Не то будут чувствовать себя в опасности.

– В опасности?

– Опасаясь, что кто-то посторонний поднимет их на смех.

– Ну, знаешь, боязнь, что над ними будут смеяться, не очень-то их удерживает.

– Я знаю. Жадность всегда берет верх.

– Интересно, что же это был за Перепелиный ужин, если мадам Фэверджон так расстроилась.

– Что-нибудь отвратительное. Можешь не сомневаться.

Снег продолжал падать. Рождество сулило быть белоснежным. На дорогах даже образовались заносы, и аэропорт Куэнтрен был на сутки закрыт. Нас это не трогало. Это было первое рождество, которое мы проводили вместе, и мы праздновали его как дети – со всеми почестями. Анна-Луиза купила елку, и мы положили под нее подарки друг другу, празднично обернутые в яркую бумагу и перевязанные ленточками. Я чувствовал себя скорее отцом, чем любовником или мужем. Меня это не огорчало: отец умирает первым.

В сочельник снег прекратился, и мы пошли в старинное аббатство в Сен-Морисе на полуночную мессу и выслушали еще более старинную историю о личном приказе императора Августа, который подверг наш мир страшному испытанию ["В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле" (библ.)]. Мы оба не были католиками, но рождество – это праздник, напоминающий детство. Вполне уместно было там присутствие Бельмона, он внимательно слушал приказ императора, держась сам по себе, как и на нашей свадьбе. Быть может, Святому семейству следовало прислушаться к совету Бельмона и как-нибудь уклониться от регистрации брака в Вифлееме.

Когда мы выходили, он ждал нас у дверей, и мы не могли от него скрыться, от его темного костюма, темного галстука, темных волос, худого тела, тонких губ и искусственной улыбки.

– Счастливого рождества, – пожелал он нам, подмигнул и сунул мне в руки конверт, как налоговую повестку. На ощупь я почувствовал, что там карточка. – Не доверяю почте на рождество, – сказал он. И замахал рукой. – Вот и миссис Монтгомери. Я был уверен, что она будет здесь. Она такая сторонница объединения церквей.