Татьяна Алексеева - Выход где вход

Перешагнув через кошачью миску, Вера подошла к старенькой, давно немытой плите, заляпанной пятнами кофе с овсянкой, и подвела неутешительный итог:

— Ну, Григорий Егорьевич, ремонт, как видите, здесь нужен немалый. Похоже, его не делали с момента заселения. Боюсь, что такое техническое состояние…

Вдруг Егорий придвинулся к Вере вплотную и прошипел:

— Мы согласны на эту квартиру. Договаривайтесь об авансе.

Вера вздрогнула, думала — ослышалась. Сглотнув недоумение, приняла сосредоточенно-спокойный вид и двинула в комнату, к продающей квартиру риелторше. Там в это время шло обсуждение фотографий, развешанных по стенам. Мама Егория пересказывала хозяйке историю своего папы. Но на фразе: 'И вот, в 53 году…' Егорий ласково прервал её, обращаясь к хозяйке:

— У нас у самих таких фотографий в доме — несколько альбомов. Мы ведь тоже — люди из того времени. Так что Ваш дом нам душевно близок, и…

— Да, да, — подхватила его мама. — И нам так приятно будет купить именно Вашу квартиру. Боже мой, Гришенька! Здесь всё совершенно такое же, как было у нас на Арбате! Пока нас не переселили… В Еду… в Еду… ново…

Последние слова потонули в недрах громадного носового платка.

И тут до Веры, наконец, дошло, ради чего Егорий так упорно изводил их с Китом. Даже в груди что-то резко ёкнуло и жарко стало от сделанного открытия. Вера вспомнила, как в ожидании второй риелторши они томились у подъезда, и мама делилась добытыми сведениями о доме (видно, заразилась от Егория страстью к выведыванию потаённой информации):

— Я ещё до обеда тут гуляла, познакомилась с жильцами. Почти все живут с года заселения. Люди очень добропорядочные, спокойные. Пенсионеры. Все из военных инженеров или сотрудников известного учреждения.

— Ну, что ж, — удовлетворенно кивнул тогда Егорий — Пожилая основа дома — большое достоинство.

Веру вдруг пронзило услышанное тогда слово — 'основа'. ' — А я-то — злыдня, собака страшная, так ненавидела бедного Егория, — расстроено пинала себя Вера. — Он, небось, ещё детстве дал себе страшную клятву любой ценой вернуть то, что они потеряли. Метровые кирпичные стены, жизнь в самом Центре — в тени Кремля или хотя бы 'известного учреждения'. Пожилых соседей, с которыми всё — в одном и том же году. И чтобы мама больше не плакала! Вот почему он так боялся, что дом могут снести. По сто раз узнавал и перестраховывался…'.

Еще через несколько минут Егорий с мамой, Вера и риелторша бодрой стайкой выпорхнули из подъезда.

— Всего доброго, Григорий Егорьевич, — ласково промурлыкала Вера, озадачив Егория затуманившимся от нежности взглядом. — Вечерком созвонимся, все уточним и в понедельник внесём аванс.

Сын, покровительственно приобняв маму, растворился в проёме арки. И пока их силуэты не скрылись из виду, Вера всё смотрела на хрупкую фигурку в кремовом демисезонном пальто, на детские плечики и кремовую, как розочка на торте, круглую шляпку с опущенными полями (почти как на фотографии с папой хозяйки, напоминавшем 'молодого Блока'). Из глубины арки донёсся высокий, звонкий голос, старательно перечислявший достоинства найденной квартиры. Издалека можно было подумать, что он принадлежит старшекласснице, гимназистке, а вовсе не почтенной маленькой маме.

Вера в растерянности шла сквозь город, не зная — верить или нет нежданной удаче. Нечаянная радость как-то не вписывалась в унылый поток неприятностей. Кружила на его поверхности зыбким корабликом. Дразнила прицепленным к щепочке бумажным парусом, подмокавшим на глазах… А главное — второй раз за последние дни Веру сразило зрелище обретённой мечты. Сначала — с Амалией, теперь вот — с Егорием. Клиенты, над чьими слабостями и чудачествами она потешалась, преподали ей хороший урок. За их вздорностью и капризами открылось подобие целеустремленности, совсем покинувшей Веру.

Напористый Егорий и упёртая Амалия, — оба помягчели и преобразились, найдя желаемое. В каждом проступила успокоенность человека, наконец-то, договорившегося с собой. Рядом с их радостью Вера острее ощутила пустоту и холодок внутри, мучительную неспособность чем-то вновь загореться. Будничные потребности выживания в счёт не шли. Но увлеченность, дарующая силы и исцеляющая от уныния, требовалась ей как воздух. Если сейчас Вера к чему и стремилась, так это очнуться от безверия и оцепенения, всерьез чего-нибудь захотеть.

Бжжжжзззз-ззз-з… Верины фантазии чуть грубо не оборвала реальность. Машина едва успела затормозить. Очнувшись, Вера вдруг заметила, что стоит в самом центре Таганской площади и пытается её пересечь. Дух захватило от раскинувшегося перед ней асфальтового поля — круглого, необъятного, слегка приподнятого. Здесь словно пытался образоваться холм, но что-то ему помешало. Края площади расходились вниз звездными лепестками. Машины ехали друг другу навстречу — сразу отовсюду и одновременно. Множество пересекающихся внахлест улиц, выездов и поворотов, регулировали несколько светофоров. Они что-то своё вразнобой сигналили — возможно, понятное водителям. Но Вера-то никак не могла понять, почему на неё едут и слева, и справа? Почему машины выворачивают на переезд через площадь спереди, и одновременно надвигаются на неё сзади и спереди, сварливо сигналя?

В ужасе она обнаружила, что не понимает куда идти. Со всех сторон напирали непробиваемо-грозные катафалки, злобным воем требующие, чтобы она убралась с дороги. Все светофоры сигналили только им. Ни малейшей паузы или просвета Вера не видела. Где переход? Как она здесь оказалась? Где люди? Почему никого вокруг нет? Заметив на краю площади крохотные фигурки, она рывком рванула туда. Прошмыгнула перед носом у ближайшей машины, обогнула следующую. Тормоза завизжали где-то сбоку. Заметалась. Отскочила. Вновь увернулась… Но уже с другой стороны уверенно двигался на неё мусоровоз.

Трясясь от страха, она попробовала замереть на середине. Между несущимися друг другу навстречу автомобилями на миг образовалось подобие узкой щели, крохотный островок. Вера, вытянувшись в струнку, застыла на нём. Но надежда, что тут можно переждать грозное нашествие, не оправдалась. Никакой разграничительной линии машины не признавали. Они вихляли, как им вздумается. Пару раз Вера почти увидела себя под колесами — так отчетливо мощные тараны держали курс именно на неё. Когда их грузные бока все же просвистывали мимо, сердце падало вниз с такой скоростью, что подгибались ноги. Ещё чуть-чуть — и она свалится в перепаханную колесами грязь как сгнившее яблоко.

Вера лихорадочно пыталась понять, к какому из маячивших на горизонте краев реальнее пробиться. Вдруг в самую отчаянную минуту она различила над гудящей площадью сумасшедшее, бездонное небо. В городе трудно увидеть небо. Его или дома загораживают, или рекламные щиты, или деревья. А тут, стоя на вершине не выросшего холма, чувствуя уплывавшую вниз землю, Вера заметила, как небо распахнулось ей навстречу. Тучи разошлись, образовав просвет… Забыв о машинах и светофорах, она остолбенела от зрелища ярко-синего, трепещущего на ветру обрывка, победного как знамя.